Йоханнес Зиммель - Любовь — всего лишь слово

— Потому что вам было ее жалко, потому что вы знали, как она любит детей.

— Почему — это уже другой вопрос. Главное — что я этого не сделал. Если… если Геральдина не выздоровеет полностью, то виноват в этом буду я, только я!

— Послушайте, господин доктор…

— Не надо мне ничего больше говорить. Теперь тебе все известно. А я хочу побыть один. Всего хорошего.

Я встаю и ухожу. Он уставился взглядом в туман за окном, и мне сбоку видно, как подергивается его лицо.

В холле и на лестнице стоят много ребят, и все говорят о Геральдине. Без семи минут восемь. Я иду с книгами под мышкой к выходу, потому что мне нужен свежий воздух. Кто-то дергает меня за рукав. Это маленький Ханзи. Он тащит меня в сторонку и шепчет:

— Ну как, неплохо я все провернул?

— Что провернул?

— Ну, все это.

— Так это — ты?

— Тс-с! Ты что, рехнулся? Говори тише! Ты же сам сказал, что тебе надо отвязаться от Шикарной Шлюхи, и просил меня помочь — так ведь или нет?

— Да.

— Ну вот я тебе и помог. Деликатным способом, как ты и хотел.

Мне становится ясно, что именно подразумевал Ханзи под «деликатным способом».

— Старуха всегда срезала дорогу домой, хотя это и запрещено, — шепчет Ханзи.

Мы заперлись в туалете. Ханзи сияет. Он вне себя от радости и счастья. А мне кажется, что меня вот-вот стошнит.

Я открываю маленькое оконце.

— Закрой окошко, а то, чего доброго, нас кто-нибудь услышит с улицы.

Я закрываю оконце.

— У тебя нет бычка?

Я даю ему сигарету.

Он прикуривает и глубоко затягивается.

— Вчера вечером я услышал, как старуха…

— Не надо все время говорить «старуха»!

— Да ну ее — дерьмо на палочке.

Дерьмо на палочке — это маленькая женщина, которая полтора года старалась сделать из Ханзи нормального, доброго человека. Это несчастный человек, потерявший вчера работу. Дерьмо на палочке — это старая, почти слепая фройляйн Хильденбрандт.

— Так что ты слышал?

— Как старуха сказала Шикарной Шлюхе: «Сегодня после ужина ты зайдешь на часок ко мне. Девочки и учителя рассказывают, что ты последнее время какая-то беспокойная. Что ты кричишь по ночам. Думаешь о чем-то постороннем на занятиях». — Он ухмыляется. — Это, видать, от того, что ты ее так здорово…

— Заткнись!

Он вновь выдыхает дым.

А мне все хуже и хуже.

— Что значит «заткнись»? Как ты со мной разговариваешь? Кто меня просил помочь отвязаться от нее? — Я не отвечаю. Я об этом просил. Я ничем не лучше его. — Вот так-то! — Он опять доволен, и на его лице вновь его ужасная ухмылка. — Целый день я ломал себе голову, пока все не придумал и не подготовил.

— Что?

— Не перебивай! Пока не придумал план и не стащил у садовника моток медной проволоки.

— Зачем?

— Ты еще спрашиваешь — зачем! Сколько тебе лет — кажется, двадцать один? Затем, чтобы она свалилась в ущелье — твоя красотка.

— Ты задумал убийство?

— Не болтай! Какое убийство? Я рассчитывал, что она сломает пару костей и попадет в больницу. И оставит тебя наконец в покое!

Он снова глубоко затягивается.

— Я, конечно, и мечтать не мог, чтобы она сломала позвоночник!

— Ханзи!

— Что такое? Ты чего? Да пойми же, Оливер, это продлится несколько месяцев! Ты избавлен от нее на месяцы! А когда она вернется, то, кто знает, может, у нее что-нибудь не так срастется и она вообще не сможет приставать к тебе. А то и вообще уже больше ни к кому! И все для нее кончится! Погляди на меня! У меня тоже покалеченный позвоночник. Хорошеньких мне не видать, как своих ушей. А может быть, и вообще никаких. Чем плохое решение вопроса? Кстати, не думаешь ли ты, что забыл сказать мне спасибо?

— Ты привязал… — нет, меня, кажется, все-таки вырвет. — Ты привязал проволоку…

— Привязал проволоку к дереву, растущему из ущелья, и протянул ее по земле к кустам. В кустах я подождал, когда они появятся. Старухе я дал пройти. А перед Шикарной Шлюхой натянул проволоку. Она спотыкается, падает, но успевает уцепиться за корень. Я чуть не лопнул со злости из-за того, что она сразу не свалилась с обрыва! Но, к моему счастью, подлетела Хильденбрандт, засуетилась около корня, и твоя красотка скрылась из виду. Я отпускаю проволоку и жду момента, когда старуха побежит за помощью. После этого отвязываю проволоку от дерева и смываюсь. Моток медной проволоки снова лежит у садовника. Может быть, Геральдина умрет. Но даже если нет, то в любом случае ты отделался от нее до Рождества. Это на самый худой случай. Или, как мы уже говорили, она потом будет выглядеть вроде меня. Что такое? Жуть берет, а?