Агагельды Алланазаров - Жаркое лето Хазара (сборник)

Женщины вообще любят устраивать свою жизнь так, как нравится им. А главное, они прекрасно знают, что им выгодно, и руководствуются исключительно собственными интересами, но если им приходится мириться с другими обстоятельствами, делают это весьма неохотно.

С того самого дня Тоты думала об ответе дочери и зятя и никак не могла примириться с их решением. Задушевный разговор Хасара с ее зятем подтолкнул ее к тому, чтобы она снова вернулась к волнующей ее теме. "Спрашиваю у новых сватов, как они смотрят на то, чтобы дети переехали на жительство ко мне. Знаете, что они ответили? "Вы, говорит, обратили внимание на имя своего зятя? Его зовут Торе. В наших краях этим именем называют четвертого сына. Если тебе из четверых нужен именно этот, забирай на здоровье, мы ничего не имеем против, лишь бы он был здоров и счастлив и хотя бы иногда привозил нам внука показать!"

Понятно, что такие слова мог сказать только человек, страдающий от одиночества. Хасар это понимал лучше других.

Медноголовому старику не понравилось, что гости разделились на два лагеря, он внимательно посмотрел по сторонам и произнес:

— Друзья, давайте, как в том анекдоте "объединим нашу скотину и станем колхозом!". Мы тоже соберемся все вместе и снова дружно сядем за стол! Наша дочь много чего наготовила, не будем обижать ее невниманием, мы должны обязательно отведать все, что наготовлено!

Усевшись за стол, старик протянул свой бокал тамаде:

— Наливай, азербайджанский друг!

Мать Тоты, увидев, что ее муж намерен пить и дальше, попробовала остановить его:

— Меньше пей, старый, у тебя здоровья нет, чтобы наравне с другими пить!

Но старик, который уже был навеселе, и не подумал прислушаться к словам жены.

Только кивнул жене головой и пошутил:

— Жена, о чем ты беспокоишься, посмотри, сколько здесь чудесных врачей, думаешь, они не помогут, если мне станет плохо?!

Жене не оставалось ничего другого, как молча переводить взгляд с одного гостя на другого в надежде на их поддержку.

— Я ведь прав? — спрашивал старик у Хасара и Гасана Алиевича, провожая взглядом идущую на кухню дочь. Ну и Хасару с Гасаном Алиевичем тоже не оставалось ничего другого, как поддержать старика, который многозначительно улыбался им.

Когда снова наполнили бокалы, старик изъявил желание выступить. Он склонился в сторону Хасара:

— Знаю, сынок, что на твою долю выпало много испытаний, но я рад, что ты вернулся в родной город. Вот увидишь, все у тебя будет хорошо, со временем все встанет на свои места. Говорят же русские: дома и стены помогают! А во-вторых, — старик сделал паузу, а потом, видя, что Хасар внимательно его слушает, также возбужденно продолжил свою речь. — Знаешь, сынок, чему я радуюсь? Тому, что ты, как и мы, проживаешь в дачном поселке. Когда нам будет плохо, мы не станем ждать врачей из города, потому что есть ты, который сразу же придет на помощь! — сказал старик с улыбкой на лице.

Из кухни доносился аромат вкусного плова и был слышен негромкий разговор Тоты с дочерью, которая только что с ребенком на руках последовала за матерью. Может, она советовала дочери что-нибудь поесть, а может, с любовью смотрела на внука, которого дочь здесь же кормила грудью.

Зато старик уже перешел к воспоминаниям об отце Хасара: "Я хорошо знал твоего отца-машиниста, бедняга всю жизнь не расставался со своим паровозом". Хасару было приятно слушать воспоминания человека, знавшего его отца, его также радовало и то, что неподалеку от него живет человек, с которым он может общаться, который разделит с ним и радости его, и печали.

Хасар был земляком старика, жил с ним в одном городе, но хорошо его не знал. Возможно, они и встречались где-то на свадьбах да поминках. Может, от отца или еще кого-то и слышал об этом человеке, но разве станешь запоминать разговор, не касающийся лично тебя?

Несмотря на это, в этом городе старик был известной личностью. До выхода на пенсию у него был большой круг общения, так что знали его многие люди.

Старик был истинным патриотом своей земли, он гордился трудовыми успехами своих земляков, никогда не считал себя маленьким человеком и не стоял в стороне, за правду он мог биться с кем угодно, и даже с высокопоставленными чиновниками мог схватиться, если того требовали интересы дела. Может, поэтому-то за годы работы он не поднялся выше парторга. Однако руководители, работавшие с ним, побаивались его острого язычка, при нем старались подбирать выражения, не позволяли себе лишнего.