Курбандурды Курбансахатов - Сто монет (роман и повести)

— Тогда пошлите во дворец кого-нибудь другого, — сарбаз посмотрел прямо в глаза Шатырбека.

Тот выдержал его взгляд, не моргнув, и сказал презрительно:

— Пошел вон! Я знаю, что делаю.

Он ни с кем не хотел делить славу и деньги, Махтумкули был его добычей. Его одного.

Дождь хлынул, когда они уже были в крепости.

Сарбазы поспешно, втягивая головы в плечи и сутулясь, заводили коней под навес.

Шатырбек ушел в мейхану.

Только пленники продолжали сидеть в седлах посреди двора. Халаты и тельпеки их быстро намокли, вода стекала на угрюмые лица, но все трое оставались неподвижными.

В дверях мейханы встал Шатырбек.

— Эй, — крикнул он, — долго вы будете мокнуть под дождем? Слезайте, заводите лошадей под навес да идите в мейхану!

Пленники не двинулись с места.

Это не понравилось Шатырбеку. Он покрутил пальцем ус, усмехнулся. Подозвав трех сарбазов, распорядился:

— Отведите этих в сарай. Заприте и поставьте охрану.

И скрылся в мейхане.

— Видал? — спросил он повара Гулама, который приник к окну. — Они еще будут ломаться!

Сарбазы втолкнули пленников в сарай, закрыли дверь на засов.

Один из, них остался под небольшим деревянным навесом у двери. Поеживаясь, он с завистью смотрел на окна мейханы, за которыми видны были блаженствующие сарбазы. Вот дверь мейханы распахнулась, на пороге, дожевывая что-то, замер сарбаз со шрамом на щеке, в нерешительности посмотрел на серое небо, сыплющее дождем, и зашагал к конюшне. Навстречу ему конюх уже выводил свежую лошадь.

Меченый вскочил в седло, спросил конюха:

— Как, спокойный?

— Жеребец послушный. — Конюх ласково потрепал коня по лоснящейся шее. — Не беспокойтесь, довезет как надо.

Меченый оглянулся на окна мейханы, скользнул взглядом по двери сарая, по часовому, сутулящемуся под навесом, скрипнул зубами и погнал коня к крепостным воротам. Из-под копыт полетели комья грязи.

Вскоре дождь смыл следы на размокшей земле.

Старый Гулам провел Шатырбека в отдельную комнату, устланную дорогими коврами.

— Располагайтесь, отдыхайте, мой бек, — сказал он, кланяясь. — Надеюсь, вы не поедете в такую погоду, заночуете у нас?

Шатырбек, развязывая платок на поясе, сказал грубо:

— Опять ты, старик, суешь нос не в свое дело. — Платок, а за ним халат полетели в угол. — Готовь угощенье, а остальное я сам буду решать.

— Но если вы решите…

Бек оборвал его:

— О моем решении ты узнаешь в свое время, Гулам. Приготовь фазанов, которых подбили по дороге мои сарбазы, и принеси кувшин багдадского вина. И еще скажи Рейхан-ханум, что я хотел бы навестить ее.

Гулам поклонился, намереваясь уйти, но гость остановил его:

— Постой. Ты видел этих туркмен, которых заперли в сарае? Знаешь их?

Он смотрел на повара пристально и жестко.

— Нет, мой бек, мне не знакомы эти люди.

— Но, говорят, ты жил среди туркмен. Верно?

— Верно. Но это было очень давно. Мальчишки с тех пор стали мужчинами, а джигиты стариками.

— Ладно, иди, — сказал бек.

Гулам осторожно прикрыл за собой дверь, сделал несколько шагов по коридору и остановился, привалившись плечом к стене.

Сердце стучало гулко, неровно. Где только нашел он силы вынести этот разговор?..

Бек захватил Махтумкули и везет куда-то, может быть на муки, на смерть…

Сын Давлетмамеда, ставшего для Гулама братом, в беде, а он должен сгибаться перед его мучителем, угождать ему, выполнять его желания…

Надо что-то делать. Но что?

Гулам медленно побрел по коридору на кухню.

О, как слабы, как непослушны ноги! В сущности, он совсем не стар, даже моложе Шатырбека! А вот поди же — тот скачет на лихом коне по степи, а он едва ходит. Что сделаешь, судьба не баловала его, рано наградила болезнями. Стоит собраться тучам, как начинают ныть суставы. Колени во время ходьбы постреливают, словно сырые ветки в костре.

К нему подошла Хамидэ.

— Что с тобой, отец? — Она заглянула ему в глаза. — Ты нездоров?

Он отстранил ее. Сказал:

— Иди найди Джавата. И ждите меня дома, я скоро приду.

Хамидэ спросила тревожно:

— Тебя опять обидел этот человек?

Гулам вдруг выпрямился.

— Да, — сказал он. — Очень. И не только меня. Иди, дочка.

В мейхане было дымно и шумно. Сарбазы, скинув мокрую, одежду, лежали на кошмах, курили кальян, пили дешевое вино, громко разговаривали.

Из дальнего угла вдруг донесся пьяный выкрик:

— Продажные твари!

Сарбазы не понимали по-туркменски, оглядывались, смеялись.

— Ненавижу!