Нина Катерли - Курзал

Хлестала по чему ни попадя, а он только отворачивался, лицо ладонями закрывал. Вдруг устала — ноги не держат. Пошла в ванную, умылась холодной водой, тут же, прямо из-под крана, попила. Вернулась в комнату. За стенку держалась, шаркала ногами по полу, как старуха. Открыла дверь — Юрик у окна, молчит, только спина вздрагивает.

Тамара села на стул. Нельзя жалеть! Начнешь жалеть — совсем загубишь. Спросила безразличным голосом:

— Ну, что думаешь делать? Ведь посадят. В колонию для малолетних. Лет пять дадут.

Заревел, бросился к матери, за руки хватает:

— Мамочка! Миленькая! Никогда больше!.. Сделай что-нибудь! Я не хотел, это они! Они! Ухов с Шестопалом!

— Милиционеру все по правде сказал?

— Все-о…

— Молодец.

…Молодец-то молодец, а что же получается? Только припугнули, и готово? Выдал товарищей? А-а, до того ли!..

Две недели Тамара Ивановна жила как сумасшедшая. Все ждала — придут, заберут Юрку… С завода домой — бегом, по лестнице, если кабины внизу нет, — бегом. На работе никому ни слова, но такое состояние разве скроешь?

…А Юрка теперь зато целыми вечерами дома. В школу — из школы, сделал уроки и сидит часами перед телевизором. Как-то вдруг сам предложил:

— Мам, сыграем в игру, а? В ту, военную, а?

Тамаре бы радоваться, так нет, еще сильней болит сердце, ведь ребенок же, совсем еще ребенок… Как представит себе, что уводят Юрку под конвоем, так бы и завыла на весь дом. А ведь и ему виду нельзя показывать. Он, видно, тоже про это думает. Однажды спросил:

— Тебя… никуда не вызывали?

— Куда это? — не поняла Тамара.

— Ну… К этому… в милицию.

Господи, губы дрожат у мальчишки! Взяла себя в руки, сказала твердо:

— Вызовут, так не меня, тебя. Я в чужие машины не лазила.

Отвернулся.

Однажды пришла Тамара домой, смотрит, а у Юрки глаз подбит, весь запух, и вокруг чернота. Спокойно спросила, в чем дело. Всхлипнул.

— Ухов с Шестопалом… Говорят: «Стукач, всех заложил. Молчал бы, ни черта бы этот мент не нашел».

— Как это — «не нашел»? Он же своими глазами видел кошку, ту самую.

— Они не про кошку. Говорят, надо было сказать, что кошку на дворе подобрал, валялась. Кошка — ерунда, она дешевая. А про магнитофон и все другое, что у них, надо было молчать, они говорят.

— Но ведь вас же видели!

— Ухов сказал — туфта все это, мусор — лапшу на уши, на понт тебя брал!

— Куда-куда?

— На понт.

— Это еще что за бандитские словечки?! Да чтоб я больше… И нечего тут нюни распускать! Что, сдачи не мог дать? Всю рожу расквасили!

Юрка опять всхлипнул, вытер ладонью глаза.

— Ухов сказал: Бога моли, чтоб мой папаша замял дело. А то, говорит, не жить тебе… Мам, я в школу больше не пойду.

— Я вот тебе не пойду! Струсил! Мало ли что твой Ухов наболтает!

Но самой вдруг стало тревожно. Собралась, будто в магазин, сумку взяла, а сама — в милицию. И повезло ведь, хоть и поздно, а нашла, застала Дерюнина.

Ее он узнал сразу, предложил сесть, выслушал очень внимательно — про все: что Ухов угрожает, парень в школу боится ходить, и как сама не спит ни одной ночи, извелась вконец. Только вот про подбитый глаз не сказала, язык не повернулся.

В конце пожаловалась:

— Ну сколько же можно терпеть неизвестность эту? Все нервы вымотала, так — и с ума недолго…

Борис Федосеевич посмотрел как-то неофициально, по-человечески, покачал головой.

— Жалко вас. С лица совсем похудали. Постараюсь помочь, зайдите через пару дней. В среду.

Еле вытерпела Тамара эти два дня.

В среду капитан Дерюнин сказал, что следственные органы готовы пойти Тамаре Ивановне навстречу, учитывая, что одна растит сына, а также тот факт, что отдел кадров завода, где она работает, дал о ней исключительно положительные сведения. В голове мелькнуло: теперь на работе, конечно, обо всем узнают — у девок из отдела кадров языки без костей, дойдет и до КБ… ладно, не до того сейчас.

А инспектор продолжал. Объяснил, что замять такое происшествие, разумеется, невозможно, но уголовного дела возбуждать, видимо, не будут. По просьбе потерпевшего. Были бы взломщики совершеннолетними — дело другое, а тут, как ни говори, пацаны. И вот, учитывая чистосердечное признание Юрика и то, что он из них троих — самый младший и был вовлечен, и опять же — мать заслуживает доверия, предварительно пока та-к: пусть кончает восьмилетку… ну и словом, если ничего подобного не повторится, на первый раз можно простить… то есть ограничиться внушением. Пока, значит, так…

Он говорит, а Тамара Ивановна и слова вымолвить не может. Чувствует, как только откроет рот, сразу расплачется. И он это понял, Борис Федосеевич, тактичный человек.