А Селестину пары не нашлось. Он, как небесный птах, был счастлив уже одной близостью к счастью. Парикмахер, с увенчанной волосяным тортом лысиной, ярко светил отраженным светом.
— Каждый охотник желает знать, где сидит фазан! — верещал он у подножья лестницы, выказывая свой радужный наряд.
Да, на чудесном утреннике каждый был напоен собственным цветом счастья. Майка стала считать всех, кто маячил перед ее глазами.
Во-первых, красная, как помидор, Савонаролова.
Во-вторых, огневая Лизочка в оранжевом оборчатом платье.
В-третьих, Фея Телянчикова с желтой хризантемой в волосах.
В-четвертых, Софья Львовна с брошью из зеленой яшмы на груди.
Счастье Алексея Лысикова было исполнившейся мечтой — голубой мечтой мальчишки, танцующего с самой красивой барышней мира. Он заслужил свою оценку «пять».
Любезное счастье мистера Гифта было шестым и синим, как его двубортный пиджак с эмблемой яхт-клуба.
А последним — седьмым — девочка насчитала Обдувана Божьего. Фиолетовый от танцевания с Лизочкой, он сидел теперь на диванчике и обмахивался шляпой. Все-таки, балы балами, а годы берут свое…
Гаргамелла с Никифором — непроницаемые, смутные — в список не попали. Они на время растворились во тьме, и деликатной девочке не хотелось тревожить их даже в мыслях.
К тому же, ей предстояло куда более ответственное занятие: набравшись духу, Майка подобралась к главному.
Прима.
Цвет ее счастья был белым, ослепительным, как айсберг в океане, всеобъемлющим, словно весь белый свет и полное его отсутствие.
Ничто не могло сравниться со счастьем Примы. Она венчала собой бал и была счастлива всеми счастьями сразу.
Давать ей порядковый номер Майя не посмела, лишь самым краешком подумав, какая из цифр первого десятка подходит ей больше всего.
«Или все, или ничего», — как-то предлагал на выбор Никифор.
Здесь, в сиятельной близости, царили иные законы: и все, и ничего. Одновременно.
Майке показалось вдруг, что зал умножился. Стал еще более ярким, выпуклым, цветным и четким. Даже Изумрудный лес, виденный в недалеком прошлом, уступал внезапно открывшейся картине в блеске, глубине и невероятной жизненности.
Сидя на янтарном троне, Майка поняла главное: ей выпало стать героиней бала в квадрате — «Бала²» — на котором гости присутствовали целиком и полностью, всеми силами ума, души и сердца. Они были на балу, а не казались бывшими.
На своем месте.
Девочка училась видеть реальную реальность.
Оттуда-то со стороны до Майки донесся слабый скрип. Из дверцы рядом с лестницей выбралась кенгуровая тетя. Переждав в покойной тишине нашествие хитрованцев, тетя Сима угодила из символического корабля прямо на волшебный бал.
Принарядиться она, впрочем, не забыла. Ее уши были прикрыты лиловым чепцом с серо-жемчужными длинными лентами. Красоты в тете Симе не было, зато у нее был вкус.
Прислушавшись, Майка разобрала исступленный шепот:
— …Целиком одним куском
Черствость я вкушаю.
Жизнь гудёт особняком,
Я о ней мечтаю…
— Вы танцуете? — к тете Симе подлетел Тонкий.
Кенгуровая тетя встрепенулась. Она распахнула свои чудесные бархатные глаза…
— Она поет, — встряла Савонаролова, вновь хватая Тонкого в охапку и уволакивая его в самую гущу бальной кутерьмы.
Крупная слеза прочертила темную дорожку по длинному носу тети Симы и, повисев немного на самом его кончике, шлепнулась на пол.
Чаша кенгурового терпения переполнилась.
— Напрасно я ждала-звала.
В громаде утреннего бала, —
закричала Сима свою новую сиротскую песню.
Музыка хрипнула и оборвалась. Зал затих.
— …Ай, никому я не мила.
Зазря чепец я надевала…
Мордочка тети Симы тряслась, а длинные острые ленты ее головного убора танцевали на белоснежной груди танец с саблями.
— …И там была, и тут искала,
Была сама себе мала.
Я испытаний не держала,
Не я от счастья плакала… —
рвала душу кенгуровая тетя.
Невидимый оркестр стал потихоньку наигрывать ласковую мелодию. Стены зала украсились жемчужной серостью, сгущались прихотливые фигуры — Майке виделась то шапочка с венцом, то карета с лошадьми, то бальная туфелька с крылышками, а еще раз — калоша, похожая на лапоть. Майка моргнула — неуместное видение исчезло.
Толстый с шумом высморкался в большой носовой платок. Софья Львовна опечалилась. Сладкий Гифт закаменел в изваяние. Обдуван скрючился.
Читать дальше