Константин Кропоткин - Призвание - маленькое приключение Майки

— Ну, попрыгай, — повеселев, предложил Никифор.

Майка хихикнула и для приличия скакнула пару раз.

Помогло.

— Ну-с, гражданка «Показуха», а теперь явите-ка нам пособие из шестой части тринадцатой речи, — повелел экрану директор.

Там побежали задумчивые темные волны.

— Да, ту самую. Про слова. Красивые и некрасивые, — уточнил он.

«Показуха» разукрасилась цветочками и травкой, изображая веселую полянку.

— Корявка, скажи плохое слово, — попросил Никифор.

Майка покраснела: «неужели он думает, что я…».

— Знаешь-знаешь, — поторопил ее Никифор. — Ну, любое!

— Мормышка! — наобум ляпнула девочка.

На рисованной полянке возникла женщина с маленьким ребенком. Они сидели на травке и блаженно жмурились солнышку.

— Мама! Мама! Я хочу летать, как птица! — закричал ребенок.

Женщина ласково ему улыбнулась и протянула руки:

— Ну, иди же сюда, мормышка ты моя…

Движение на экране замерло.

— Какой отсюда вытекает вывод? — спросил Никифор.

— Мормышка — хорошее слово, — предположила Майка.

— Да, не такое уж оно плохое. Гражданка «Показуха»?! — директор поглядел на экран.

История продолжилась. Женщина взяла ребенка на руки, тот, готовясь к полету, раскинул руки и счастливо засмеялся.

— Чего раскричались! — на экране явилась новая женщина.

Она была одинокая и от света веселого солнца выглядела злее некуда.

— Орут, понимаешь, порядок нарушают, не видите правила написаны? — залаяла она. — Нельзя тут валяться. Ходят тут всякие. Мормы-ы-ы-шка, — передразнила женщина-злюка женщину-мать. Ребенок заплакал. История кончилась: малыш застыл в беззвучном крике, на лице его мамы был написан испуг, а злюка гадко улыбалась.

— Что скажешь теперь? — спросил Никифор.

— Кажется, поняла. Мормышка и хорошее слово, и плохое.

Половинка двери, лежавшая на полу, вернулась на прежнее место — спряталась «Показуха».

— Главное в слове — не набор звуков, — сказал директор Пан. — Бывает, одно и то же слово может означать самые разные вещи.

— Знаю-знаю, — сказала Майка, вспомнив недавний урок, — «Коса» — это коса из волос на голове, в реке бывает песчаная коса, а еще смерть с косой приходит.

— Да, слова выглядят одинаково, а означают разное. Вот в чем главная трудность. Как узнать в красивом слове трухлявое нутро? Ты умеешь смотреть сквозь ореховую скорлупу?

— Нет, не умею.

— И я невооруженным глазом не умею, и никто из людей не умеет, а ты попробуй угадать, где целый орешек, а где пустышка-гнилушка.

— А вот и нет! — воскликнула девочка. — Все очень просто. Послушать можно. Если внутри бьется, значит, орешек с ядрышком.

— Майя, — Никифор посерьезнел. — Ты знаешь, что ты — гений?

Девочка смущенно потупилась.

— В том-то и фокус, — сказал он. — Нужно уметь слышать смысл слов. И если ты научишься слышать, что тебе говорят, то запросто угадаешь хитрованца. Каждый хитрованец прячет себя особыми запорными словами. Звучать они могут по-разному. Иногда красиво, иногда не очень, а бывают такие запорные слова, которые просто восхитительны. Слушаешь и не веришь своим ушам.

— Какие например?

— Справедливость, Равенство, Братство, Мир, Любовь, Закон, Неподкупность.

Майка испуганно заморгала.

Директор не верил в правдивость Больших и Главных Слов, и десятилетнего ребенка это очень беспокоило.

— Ну, вот, скажем, болит у тебя зуб, — пустился Никифор в дальнейшие объяснения. — Ты приходишь к врачу, а он домой собирается. Говорит, что время приема закончилось, а ему пора ужин кушать. Ты плачешь, ты говоришь, что у тебя голова от боли раскалывается, ни спать не можешь, ни есть, ни жить. А врач в ответ только и знает: «Равенство! Равенство! Почему всем можно работать от звонка до звонка, а я сверхурочно пахать должен?!» И уходит.

— Вот же гад, какой!

— Формально он прав, а по-человечески?

— Хитрованец!

— И какое у него Запорное слово?

И пока Майка думала, директор со скоростью необыкновенной умчал ее еще куда-то и поставил перед другой — матово-стеклянной — дверью.

— Демагогия, — сказала Майка.

Ай-да, Марь-Семенна с ее секцией марафонного кросса.

Таблички на двери не было — и правильно. Ни тогда, ни позднее Майка не смогла подобрать нужного названия кабинету Феи Телянчиковой.

Он был несравненным: одновременно и пустым, и полным, и воздушным, и приземленным. Здесь все просвечивало, проглядывалось, переливалось — будто ворох мыльных пузырей, которые взяли, да остекленели.