Свет погас у меня в глазах, я, задыхаясь, стал хватать воздух широко раскрывшимся ртом — и немедленно ощутил прикосновение к губам холодного металла. В следующий миг странный инструмент был погружен мне в рот, раздался тихий лязг, и, когда еще через мгновение незнакомец отвел руки от моего лица, я, выпучив глаза от ощущения вдруг возникшей во рту пустоты, увидел зажатый в них бесформенный розовый комок. Это был мой язык.
От ужаса я замер, раскрыв рот; я по — прежнему ничего не понимал, только как бы со стороны вновь удивлялся странному в таких обстоятельствах отсутствию боли и кровотечения. Диким взором совершенно вылезающих из орбит глаз я видел, как незнакомец завернул мой — возможно, порою празднословный и лукавый, но — мой собственный! — язык в какую — то тряпицу и, как я сознавал, навсегда разлучил меня с ним, спрятав среди складок своей, казавшейся необъятной, хламиды. Однако немедленно вслед за этим он добыл среди них же другой сверток, развернул, и я разглядел в его руках нечто, показавшееся мне также очень похожим на человеческий язык, только темного, почти черного цвета и немного раздвоенный на конце. Поскольку в дикости происходящего рот мой все еще оставался бессмысленно открытым, незнакомец, не прибегая уже к грубой силе, просто очень ловко просунул мне между зубов этот загадочный предмет, повозился немного пальцами, бережно массируя — от чего у меня, однако, случился короткий, но неприятный спазм — снова мне улыбнулся, ласково погладил рукою по щеке и, коснувшись подбородка снизу, легким, но настойчивым движением поднял мою отвисшую челюсть.
Следующие пять, наверное, минут мы вновь провели в полном молчании — что стало теперь совершенно естественным — просто глядя друг на друга: свой взгляд мне трудно было представить определенно, быть может, он походил на обреченный взгляд какого — нибудь животного, в то время как взгляд моего загадочного вивисектора оставался дружелюбным и заботливым. Чувство пустоты во рту исчезло; я невольно попытался облизать пересохшие губы, но у меня ничего не вышло; вспомнив, что со мной случилось, я заплакал. Состояние мое было таково, что я даже не пытался как — то сопротивляться, или хотя бы бежать — или хотя бы понять, что происходит; я просто стоял на мягких от слабости ногах, а слезы медленно набухали у меня в глазах, переливались через край и стекали по щекам и подбородку; не вытирая их, я стоял и покорно ждал, что будет дальше.
И дальше было то, от чего весь разум мой содрогнулся и на время покинул меня: уже не улыбаясь, глядя на меня холодными, помертвевшими глазами, мой мучитель извлек небольшой меч — казалось: золотой — с эфесом, изукрашенным необыкновенно темными драгоценными каменьями; этим мечом коротко, без замаха он рассек мне грудь — отворил, будто разрубил державшие ее скрепы.
Дальнейшее я видел как бы уже не сам, как бы со стороны: видел две наши фигуры — одну подле другой; видел, как отворилась грудь — и снова без капли крови, перерезанные жилы были будто запечатаны на концах тонкою слюдяной пленкой; я видел, как под нею волнуется и бьется почти черная тяжелая жидкость и слышал ее плеск, равно как слышал и плеск всех волн всех океанов и рек, шорох всех листьев всех деревьев и шаги всех обитателей всех на свете лесов. Меж тем существо с золотым мечом скрыло его в складках одеяния, запустило обе руки в раскрытую грудь и достало оттуда живое, содрогающееся в непрестанной своей работе сердце; подержав перед собою, точно осматривая, спрятало его, точно растворило в пустоте; достало также будто из пустоты тускло светящуюся, как бы наполненную багровым огнем сферу, подуло на нее, словно раздувая угли — и точно: сфера засветилась ярче и горячей. Существо просто водвинуло огненную сферу в зияющую полость груди, совсем не заботясь о том, чтобы как — либо укрепить ее там или соединить с обвисшими жилами: сами они, казалось, ожили и оплели ее, будто змеи; грудная полость осветилась огнем и огненные лучи пробивались также через сплетение жил, бросая пятна света на стены и потолок; в этих лучах, будто они были солнечными, засветились пылинки. Существо внимательным взором вгляделось в озаренную лучами полость отверстой моей груди, затем — будто прикрыло створки дверей — провело рукою: и грудь сомкнулась, так что не осталось даже следа небывалой и страшной операции, проделанной им.
Золотые лучи исчезли, будто втянулись в глубь моего измученного тела. В наставшем мраке я рухнул без памяти.
Читать дальше