Эрик-Эмманюэль Шмитт - Два господина из Брюсселя

Вернувшись в город, Альба, чтобы достойно увенчать день независимости, завернула в бар выпить чашечку кофе со сливками. Теперь можно и домой.

Да вот только заметили ли Тор и Магнус ее отсутствие? Ну, Магнус, возможно, и заметил, ведь он сегодня готовит ужин, но Тор…

Она уже входила в дом, когда хлопнула дверь чьей-то машины; она услышала быстрые шаги и свое имя, выкрикнутое из тьмы:

— Альба!

Она развернулась, увидела Катрину в слезах, которая, неловко раскачиваясь, бежала к ней:

— Альба!.. Альба!..

Подбежав, Катрина упала к ней на грудь, не в силах произнести ни слова.

Альба поняла, что с Йонасом что-то случилось. Заболел? Или… умер? Бог мой, только бы его сердце выдержало…

Она сжала сестру в объятиях, утешая ее, бормоча:

— Скажи мне… скажи… пожалуйста… скажи… Катрина, дорогая, прошу тебя…

Катрина, всегда так хорошо владевшая собой, несколько раз пыталась ответить, но так и не смогла.

Альба приготовилась к худшему и стала тихонько плакать… Бедный Йонас… Он не успел стать взрослым… Страдал ли он? Был ли он в сознании? Ах, Йонас, как прелестны были его губы… Йонас, его влюбленная внимательность… Какой ужас…

Катрина отпрянула, перевела дыхание, пристально взглянула на младшую сестру и, сделав огромное усилие, прошептала:

— Тор умер.

— Что?!

Бескрайний холод сковал Альбу.

Катрина продолжила:

— Твой сын сегодня утром попал в аварию. Когда он ехал на мопеде от твоего свекра, его занесло на льду, он вылетел с сиденья и ударился головой о бетонный столб… Он был без шлема… Скончался на месте.

Альба бросила на сестру страшный взгляд. Ее глаза говорили: «Ты ошиблась; если кто-то и должен умереть, то Йонас, а не Тор».

Она толкнула входную дверь, покачиваясь пошла к лестнице и, не дойдя до нее, упала, потеряв сознание.

Три дня Альба ни с кем не разговаривала. Она неподвижно сидела на кровати в спальне с задернутыми шторами, не отвечая на телефонные звонки и запретив Магнусу входить, открывать дверь и пускать каких бы то ни было посетителей.

Магнус несколько раз пытался с ней заговорить, но она всякий раз отворачивалась.

Наконец он запротестовал:

— Послушай, Альба, я ведь тоже потерял сына. Нашего сына. И хочу разделить печаль с тобой.

При слове «печаль» Альба очнулась, пристально взглянула на Магнуса, на его квадратные плечи, мощный торс и бычью шею, по которой змеились толстые вены; она машинально отвела руки, которые прохаживались по ее бедрам, с осуждением отметила красноту мужниных глаз, заключив, что эстетически слезы плохо сочетаются с образом темпераментного брюнета, и огорченно вздохнула:

— Мне нечего с тобой делить, Магнус.

— Ты сердишься на меня…

— За что?

— Не знаю.

— Я на тебя не сержусь, Магнус. Оставь меня.

Этот короткий обмен репликами утомил ее, она закрыла глаза.

Нет, она никак не могла разделить печаль Магнуса, потому что печали она не чувствовала. Она испытывала глубокое потрясение. Ее непреходящее удивление источало парализующий яд, который блокировал все ее эмоции и мысли.

Она согласилась дождаться дня похорон Тора.

Она ждала.

Быть там, проводить Тора в последний путь — вот ее единственная цель.

А потом…

Все эти три дня Катрина подходила к дверям и скреблась в комнату Альбы, умоляя сестру открыть.

И каждый раз, испытывая внезапный прилив сил, Альба кидалась к двери и закрывалась на ключ. Только не Катрина! Альба не могла объяснить почему. Нет, только не Катрина. Тем более что Катрина все время пыталась вести переговоры из-за двери… Впрочем, вдавленные поглубже беруши позволяют отгородиться от любых звуков.

Она то и дело впадала в дремоту; на грани сна и яви ей несколько раз привиделся Йонас. И она тотчас изгоняла его образ. Нет, она должна думать только о Торе.

Но это плохо удавалось ей. У нее будто вынули воспоминания. Можно подумать, у нее никогда и не было сына. Разве не странно?

За три дня ничего не изменилось: ей не удавалось думать о Торе, но при мысли о Йонасе ее всякий раз охватывало неприятное чувство.

Ее поражало, что она испытывает лишь досаду. Ее боль гнездилась за прозрачной стеной, за толстым стеклом, вдоль которого она непрестанно сновала: порой она пыталась разбить стекло и начать страдать в полную силу, а в иные минуты ограничивалась тем, что мирно наблюдала эту боль, доступа к которой у нее не было.

На похоронах, отгородившись от всех платком и огромными темными очками, она молча и бесстрастно отыгрывала свою роль, вцепившись в локоть Магнуса. Она очнулась на один миг, когда служащие бюро ритуальных услуг поднесли гроб к яме: она нашла непристойной эту дыру в черной земле со снежными губами отвалов по краям и забеспокоилась, что Тору будет холодно в этой мерзлой почве. Потом она подняла голову, заметила летящую в небе чайку и больше ни о чем не думала.