Павел Санаев - Хроники Раздолбая

Учиться он отправился на следующий день. То, что на курсе у него не будет друзей, ему стало понятно еще на вступительных экзаменах. В мастерскую подобрались девять разновозрастных парней и девушек, для описания которых подошло бы слово «чухонцы». Жидкие бородки, усы, прыщи, «конские» хвосты немытых волос и хиппарские фенечки сливались в единый образ неряшливости, отталкивающий, как грязная тряпка. Конечно, Раздолбай одергивал себя за спешное суждение о людях по внешности, но позже, когда он узнал сокурсников хорошо, неприятное впечатление только усилилось.

— Дуча — ты титан! — хвалил бородатого авангардиста Дучинского импрессионист Олесин с очками в семь диоптрий. — Архитектоника великолепная, цвета — отвал башни. Кандинский отдыхает!

— Дуче и чифирь не помогает уже! — говорил тот же Олесин в курилке девушкам Саше и Маше, которые творили под псевдонимом Sаша and Gлаша и обещали превратить себя в мировой бренд. — Композиция плоская, палитры нет. Мертвечина, а не искусство, говно полное!

Sаша and Gлаша кивали и уверяли Олесина, что его импрессионизм — следующая ступень после Ренуара, причем не одна, а прыжок через две как минимум.

— Олесинское убожество даже на Арбате выставлять стыдно, — делились Sаша and Gлаша с Раздолбаем. — От самоубийства его только ноль зрения спасает — сам не видит, какое дерьмо рисует. Оценили, кстати, твои работы. Графика сумасшедшая — молодец!

Раздолбай польщено улыбался и представлял, какими помоями поливают его Sаша and Gлаша в компании Олесина и Дучинского. Общение с одногруппниками он свел к приветственным кивкам утром и прощальным отмашкам после занятий, за что прослыл высокомерной бездарностью, работы которого все единодушно считали мазней.

Через неделю занятий Раздолбай мечтал о встрече с Мартином или Валерой как о глотке воздуха. Мартину он задолжал, и для встречи с ним надо было дождаться стипендии, а Валере позвонил в первый же выходной.

— Зовешь меня пить-гулять, боров? — ухарски уточнил Валера. — Сейчас казаки со шпорами надену, поедем кутить, бросать лобстеров в оркестр!

Валера приехал на старенькой рыжей «копейке» и стал смешно рассказывать, как ремонтировал стартер у гаражного мастера Василия Терентьевича. У Валеры был дар весело говорить о бытовых вещах, вплетая остроумные сравнения, и Раздолбай с удовольствием смеялся, слушая, как Василий Терентьевич «издевался над стартером, словно доктор Моро над животным».

«Бросать лобстеров в оркестр» приехали в маленькую пиццерию, где у Валеры был «прикормленный» администратор, который всегда держал для него столик. Раздолбай сразу вспомнил «великое искусство веселого трындежа» и азартно отбивал любую подачу товарища.

— Пицца с грибами… — вслух прочел Валера в меню.

— С галлюциногенными? — тут же ляпнул Раздолбай, лишь бы врезать ракеткой.

— Хорошо бы. Кстати, в Мексике отношение к таким грибам священное. Говорят, с их помощью можно Бога видеть.

— Давай насобираем поганок, будем продавать в пакетиках с фотографией бородатого парня и надписью «Call Me».

— Отличная мысль! Предложим твоему скрипачу продавать их около церкви и говорить: «Ребята, все, что вам там рассказывают, — полная фигня! Вот пакетик, звоните Верхнему Парню по горячей линии».

Раздолбай веселился от души, радуясь, что у них так здорово получается перебрасываться шутками, и старался превзойти себя:

— А прикинь, Верхний Парень наблюдает за нами на таких специальных экранах, и с ним херувимы сидят, смотрят нас, как «Санта-Барбару».

Валера закивал и выдал целый спектакль в лицах:

— Вот поэтому я говорю — главное жить весело! А то херувимы возмутятся — скажут: «Что за дерьмо крутят? Смотреть скучно! Дайте лучше прошлый сезон, где они в Риге блядей брали». Думаю, в тот вечер херувимы к экранам прильнули — не оторвать. Верхний Парень так грозно: «Что эти безбожники устроили, уж не блядей ли выписали? А ну-ка, сейчас я их, засранцев, молнией!» А херувимы такие: «Не надо, дяденька Бог, дай досмотреть, пожалуйста! Они хоть и бесстыдники, но очень уж весело пьют-гуляют!» И мы такие — ту-ду-дум, ту-ду-дум!

Валера постучал ладонью по тыльной стороне сжатого кулака.

— А херувимы у экранов: «О-о-о!»

Он замахал прижатыми к плечам ладонями, изображая крылышки, и так смешно показал восторженного херувима, хлопая белесыми ресницами, что Раздолбаю пришлось вытирать салфеткой выступившие от смеха слезы.

— Да, в Риге весело было, — согласился он. — Ты, кстати, с Мартином помириться не думал? Он намекал, что хочет «навести мосты».