Павел Санаев - Хроники Раздолбая

— Март, привет! — затараторил Раздолбай. — Слушай, тут у меня твой человек — Сергей Вадимович. Я вообще удивлен таким поступком, мы не договаривались, что ко мне будут входить с отмычками.

— Мы договорились, что у тебя появится надпись. Я пока все-таки не настоящий Воланд, чтобы она могла появиться силой дикого колдовства, поэтому показал, как это будет. Проспоришь — придет он, или другой человек вроде него, и напишет в твое отсутствие.

— Мартин, это фигня какая-то! Такого уговора не было! Это называется… вторжение в частную жизнь, кажется! Это преступление вообще-то.

— Преступление или нет, об этом поговори с Сергеем, он — юрист.

— Я не буду подписывать эту бумагу. Это несерьезно!

— Нет, бумага — это серьезно как раз. Несерьезно — оставить это без бумаги, чтобы через двадцать лет ты с хиханьками говорил мне, что все это была ерунда и мы ни о чем таком не спорили. Я был вчера в говно, но к бизнесу, картам и пари я отношусь внимательно даже в коматозном состоянии. Я предупреждал тебя вчера несколько раз — не надо со мной спорить, если не готов к ставке. Ты поспорил, Сталин разбил. Спор заключен, и визит Сергея — это просто юридическое оформление.

— Я не буду ничего подписывать!

— Тогда это будет считаться отказом от спора. Надпись появится, как только ты уйдешь из дома, и это будет тебе жизненным уроком.

— Ты мне угрожаешь, что ли?

— Я учу тебя основе понятий, первое из которых — отвечать за свои слова.

— Да иди ты на фиг со своими бандитскими понятиями! Мы друзья или кто? Если ты со мной так поступишь, я тогда вообще не знаю, что о тебе думать!

— Мне грустно будет, если ты плохо обо мне подумаешь, потому что мы друзья, но я предупреждал, что ты бросаешь вызов не лично мне, а Судьбе. Можешь думать обо мне что угодно, но с момента заключения спора действуют высшие механизмы, и в данном случае я всего лишь дико покорное орудие.

— Да пошел ты со своими механизмами на фиг!

Раздолбай бросил трубку. Его трясло. Он приложил руки к лицу и, ощутив, что оно пылает, прижал ладони к оконному стеклу, чтобы хоть немного охладить ими щеки.

«Сволочь, а не друг! — бесился он. — Как я мог хорошо про него думать? Он не Барракуда, не Мурена, он — Осьминог! Послать надо этого Сергея Вадимовича вместе с его документами. Я у себя дома, он ко мне вломился и что-то от меня требует. Пригрожу милицией, если что — убегу. Крушить он у меня дома ничего не станет, а напишет свою дурацкую надпись — замажу потом, и все».

Охлаждая щеки ладонями, Раздолбай направился обратно на кухню. По пути он незаметно отпер входную дверь, чтобы в случае агрессивного поведения заплывшей к нему в дом Мурены ломануться на площадку и задать стрекача по лестнице. Сергей Вадимович как ни в чем не бывало снова листал журнал.

— Значит, так… — заговорил Раздолбай, раскручивая в себе маховик дерзости. — Я поговорил с Мартином. Мы вчера напились, придумали какую-то глупость — это наши с ним дружеские дела. Никаких документов я подписывать не буду, и прошу вас покинуть мою квартиру.

— К сожалению, не смогу покинуть без подписи.

— Хотите, чтобы я милицию вызвал?

Сергей Вадимович вздохнул, вытащил из внутреннего кармана бордовое удостоверение и в развернутом виде положил его на стол.

— Министерство безопасности Российской Федерации. Полковник, — прочитал Раздолбай.

Он капитулировал сразу, сдулся, как развязанный в основании шарик. Как-то само собой стало ясно, что Сергей Вадимович — полковник настоящий, а почему полковники специальной службы не защищают дома, а проникают в них по просьбе эксцентричных Осьминогов, об этом надо спрашивать у тех, кто придумал новые правила соленой жизни. Понятно было и то, что документ составлен Сергеем Вадимовичем предельно грамотно, и от подписи этого документа никуда не деться. Да и неправильно будет, на самом деле, отказываться от подписи… Они с Мартином действительно поспорили, и Сталин разбил, а Мартин предупреждал, даже отговаривал… Раздолбай сам настоял на этом споре, мечтая сжимать в объятиях «коней» и полагая, что вернее добьется этого, если отрежет себе путь к отступлению. Да, он сделал это по глупости, не зная, что «кони» могут выпивать воды на пятнадцать тысяч, но, как говорится, «не зная броду, не суйся в воду», особенно если эта вода — «Перье». Теперь делать нечего — придется подписывать, и будь что будет. В конце концов, двадцать лет — большой срок. Можно подписать, а там как в притче про Ходжу Насреддина — или шах умрет, или осел. Не хотелось бы только этим ослом оказаться.