Павел Санаев - Хроники Раздолбая

— Мудовая рабская психология фатализма, — отрезал Мартин. — Фишка должна всегда быть такая, какую хочешь.

— А-а, так ты хотел «кинга» забрать?

Валера и Раздолбай засмеялись, а Мартин вдруг не на шутку завелся.

— Я играю, чтобы расслабиться, поэтому не контролирую игру так, как свою жизнь. Если хочешь, чтобы я относился к этому серьезнее, то я могу.

— Ладно, боец, не заводись. Кто сдает?

Сдавать была очередь Раздолбая. Раскидав карты на троих, он отложил две штуки на середину стола в прикуп.

— Чаю попроси, пожалуйста, — попросил Мартин Валеру, которому предстояло заказывать игру.

Валера выглянул в коридор, чтобы позвать проводницу, и в эту секунду Мартин быстро подсмотрел и прикуп, и его карты.

— Ты чего? — удивился Раздолбай.

— Тихо.

Валера вернулся за стол. Мартин сохранял полную невозмутимость. Раздолбаю не хотелось выдавать Мартина и, возможно, ссорить приятелей, но еще больше не хотелось нечестно играть.

— Давайте пересдадим, — сказал он, — я сдал неровно.

— Ровно, ровно — у всех по десять.

— Пересдадим!

Раздолбай бросил свои карты на стол и смешал их с прикупом.

— Что за дешевое чистоплюйство? — разозлился Мартин.

— Карты подсмотрел, что ли? — догадался Валера.

— Да. Хотел тебе показать, как играть, если карты — жизнь. А ты… — Мартин обратился к Раздолбаю, — объясни, что тебе лично мешало молчать. Ты что — дико правильный король?

— Просто не хотел нечестно.

— Ты за честность всегда?

Раздолбай задумался. Мартин не раздувал ссору, а как будто хотел выяснить его позицию, чтобы завести мудреный разговор «за жизнь». Мудреные разговоры «за жизнь» Раздолбай любил, поэтому решил отвечать серьезно.

— В детстве врал иногда, конечно. В милиции, например, когда в женскую раздевалку подсматривал и меня поймали. А так — за честность всегда.

— То есть ты считаешь, что сейчас поступил честно, и всегда сделал бы точно так же? И сам бы в чужие карты никогда не взглянул?

— Не взглянул бы.

— Хорошо, а если бы мы играли на деньги и ты проигрывал?

— Все равно.

— А если бы деньги нужны были на операцию твоей маме, которая без нее умерла бы?

— Мартин, зачем такое предполагать?

— Я просто спрашиваю — ответь. Представь, что мы играем на большие деньги, которые нужны тебе, чтобы спасти мать. Другой возможности их достать у тебя нет. Ты проигрываешь и случайно получаешь возможность незаметно подсмотреть карты. Ты этого не сделаешь?

Раздолбай опешил. Мягкотелый Мартин превратился вдруг в сгусток энергии и обрушился на него с таким натиском, что уйти от неудобных вопросов было невозможно, а соврать, чтобы выглядеть в лучшем свете, значило перечеркнуть собственное утверждение, что всегда надо быть честным.

— Ради мамы подсмотрел бы, наверное, — нехотя признался Раздолбай.

— Значит, в иной ситуации ты готов сам поступить нечестно, но сейчас мешаешь поступать так мне и считаешь себя при этом дико порядочным. Что это, как не дешевое чистоплюйство?

— Но ты же не на деньги для мамы играешь! — почти взмолился растерянный Раздолбай.

— Ладно, что ты на него насел? — примирительно сказал Валера. — Пересдавай.

— Не надо пересдавать. Ты затронул жизненную философию и дико обломал мне расслабленную игру. Если наша игра — это жизнь, проигравшим вы меня не увидите.

Мартин взял листок с записанными очками и разорвал его на четыре части.

— Утверждать, что я в просере, вы не можете, так как теоретически я мог бы еще отыграться. Но закончим про чистоплюйство. Если в одной ситуации ты поступаешь честно, а в другой — готов честность преступить, не будет ли самым честным признать это перед собой, не корчить из себя порядочного и всегда поступать, как выгодно? Скажи мне.

Мартин снова обращался к Раздолбаю, который пребывал в полной растерянности. Он привык к простым понятиям, что есть хорошо, а что плохо, и никогда не сталкивался с такой казуистикой. Он знал, например, что его отчим дядя Володя — порядочный человек. Когда он продавал свою «шестерку», восстановленную после аварии, то честно говорил покупателям, что в ней было разбито, и в итоге продал машину дешевле, чем было возможно. Но это были не последние деньги, и лишних пятьсот рублей ничего не меняли в их жизни. А если бы меняли? Если бы от этих денег зависела жизнь мамы? Стал бы дядя Володя говорить правду тогда? Мартин замкнул в сознании Раздолбая какие-то цепочки, и привычные ориентиры обрушились. Он отчетливо понял, что если бы жизнь мамы зависела от полученных за машину денег, то дядя Володя скорее всего стал бы врать. А если бы не стал, то Раздолбай заявил бы ему, что принципы для него дороже маминой жизни, и смертельно с ним поссорился. Получалось, порядочность условна, а раз так — выходило, что Мартин прав, и честнее всего признаться себе в этом сразу. Какой смысл держаться за принципы, если знаешь, что в определенных обстоятельствах нарушишь их все равно?