Павел Санаев - Хроники Раздолбая

— Первый раз вижу газету с таким срамом на всю обложку, — искренне удивился попик. — Это что ж, у нас теперь издают такое?

— Издают, вон в ларьке лежит. И почему «срамом»? Отличная девушка, по-моему. Не находите? — усмехнулся Раздолбай и нарочито сунул попику под нос обложку с грудастой блондинкой, между раздвинутых ног которой было написано «Разбуди первобытную похоть».

Попик отвел глаза и даже как будто вздрогнул.

— И что там пишут? — осторожно спросил он.

— Про секс пишут. С кем, как… куда… — Раздолбай усмехнулся снова. Ему нравилось, что попик смущается и кажется еще более дремучим девственником, чем он сам.

— Зачем же вы греховную газету читаете? Искушаете себя. Начитаетесь, будете об этом все время думать. Не о Боге, не о вечной жизни…

— Вы мне еще про чертей со сковородками расскажите! — раздраженно перебил Раздолбай, заметив через окно, что на платформу заползает желто-синий хвост железнодорожного состава. Пора было идти к своему вагону, но напоследок хотелось оставить за собой веское слово и пригвоздить попика за всех обманутых и угнетенных народных предков.

— А вообще… Советуете думать о вечной жизни? — уточнил Раздолбай, подхватывая сумку с пола.

— Хотя бы не забывать.

— Я читал тут про технику пролонгации — это чтобы дольше делать то, что вы искушением называете. Вот пишут… — Раздолбай ткнул пальцем в статью и зачитал вслух: — «…в момент приближения оргазма подумайте о чем-нибудь постороннем, что вас охладит». Можно, я о вечной жизни в этот момент подумаю?

Попик, казалось, потерял дар речи, а довольный собой Раздолбай сложил газету, демонстративно глянул на часы и, не оборачиваясь, зашагал к поезду. Он даже удивлялся, почему этот безобидный человечек вызвал в нем такую злость и желание унизить его. Да, этот тщедушный чернец был из тех, кто дурил народ в прошлом; да, он посягнул на любимую газету, но было что-то еще… чуть ли не личные счеты. И тут Раздолбай вспомнил факт, который совсем стерся из его памяти, — в далеком детстве мама и бабушка его крестили.

Вспомнилось, как он ползал по полу, собирая пластмассовые ядра для своей пушки, и мама вдруг взяла его на руки и очень серьезно сказала, что в воскресенье они поедут к бабушке в Подольск, и там его окрестят. Раздолбай обрадовался, решив, что его ждет внеочередной день рождения, но в Подольске мама привела его в церковь, где было страшно, как в замке злой колдуньи. В полумраке горели свечи, с картин в золоченых рамах сурово смотрели бородатые старики, сморщенные старухи кололи взглядами глубоко запавших глаз, а одна из них стала шикать и шипеть на маму за то, что та забыла надеть на голову платок. Раздолбай расплакался и взмолился, чтобы его скорее вывели из этого жуткого места. На крыльце церкви к ним подошла бабушка — мамина мама, которую Раздолбай видел редко и почти не знал. Бабушка сказала, что крещение — это большой секрет и не надо делать это при всех. Они отправились к ней домой, и вскоре туда явился сухенький седой старичок, похожий на доктора. Он точно как доктор открыл небольшой чемоданчик, но вместо белого халата достал оттуда какой-то расшитый золотом фартук. Бабушка и мама велели Раздолбаю во всем слушаться старичка, и тот произвел над ним малопонятные и малоприятные действия, похожие на медицинскую процедуру. Его ставили раздетым в таз, поливали водой, отрезали прядь волос, шептали какие-то слова, заставляли повторять что-то… Наконец старичок повесил ему на шею маленький крестик на витой тесемке и покинул дом, запихнув свой золотистый фартук в чемодан и странно помахав на прощание сложенными в щепотку пальцами. Крестик Раздолбай сразу же попытался снять. Во-первых, на нем был череп, который неприятно напоминал о смерти; во-вторых, было ясно, что во дворе этот крестик сразу же засмеют. Но бабушка категорически потребовала оставить крестик на шее, объяснив, что теперь Раздолбай — раб Божий и Господь Бог с неба видит все его действия. Тут Раздолбай всерьез испугался и снова стал плакать. Получалось, что его заманили, сделали без его ведома рабом, и теперь какой-то старик сверху будет постоянно следить за ним?

Шагая к своему вагону, Раздолбай вспоминал, как плакал тогда и кричал: «Я не раб! Не раб!», а бабушка с мамой ругались и о чем-то спорили. Вот за что ему хотелось отомстить попику! За тот детский страх. Пусть мама на следующий день разрешила снять крестик, и он даже забыл, куда подевал его; пусть в школе он узнал, что все это суеверия, и красноармейцы проливали кровь, свергая царя и белогвардейцев, чтобы все жили свободными, не верили попам и не чувствовали себя рабами, но тогда он здорово натерпелся.