Майкл Дибдин - День Благодарения

Он говорил по-мужски, маскируя не поддающееся описанию иронией и крутостью. Он поглядел на меня, проверяя, хочу ли я слушать дальше. Я хотел.

— Ладно. Ну, это те, кто пристегнулся правильно. Но многие не озаботились и попадали вниз, что привело к разным травмам. И в первую очередь — стюардессы, которым в подобных ситуациях положено руководить пассажирами. Что увеличило панику. Плюс младенцы и дети, а также старики, которые не расслышали предупреждения или замешкались. Кроме того, некоторые матери, которые сознательно расстегнулись, чтобы попытаться помочь своим упавшим детям.

Итак, все эти люди, многие из которых получили серьезные травмы, плещутся в различных выделениях и крови на потолке, который теперь стал полом, и догадайтесь, что происходит дальше? Экипаж справляется с управлением, и самолет выравнивается, снова перевернувшись. Они пикируют с тридцати тысяч примерно на пятнадцать, выходят из пике и выравниваются. Беда в том, что в процессе потолок салона снова стал потолком, и все распростертые на нем люди ударились под давлением в несколько атмосфер о то, что теперь снова стало полом.

Тут есть плюс и есть минус. Плюс — обстановка снова стала нормальной. Минус — большое число пассажиров получили тяжелые массированные травмы в той или иной форме. Сцена просто адская, и тот факт, что самолет вернулся в нормальное положение, еще более ее ухудшил. То есть вроде бы продолжается нормальный рейс «и они называют это завтраком?» с той только разницей, что салон завален неузнаваемыми фигурами, среди которых вполне могут находиться ваши близкие и любимые, перемазанные кровью и мочой, дерьмом и рвотой, и теперь они кричат от боли и ужаса, а самолет снова встряхивает, и он проваливается в завершающий штопор.

Все это длилось, согласно записям, около восьми минут. Восемь минут — долгое время. Вы когда-нибудь пробовали отсчитать восемь минут? Пробовали отсчитать одну минуту? Это долгое время. Ну, как бы то ни было, самолет теряет управление, входит в неконтролируемый штопор, за несколько секунд ухает вниз на двадцать тысяч футов, на секунду выравнивается, а затем рушится в океан.

Можно только надеяться, что удар о воду убил большинство их или хотя бы оглушил настолько, что они успели утонуть, не придя в сознание. После чего они опускаются на дно Тихого океана, и вокруг собираются его обитатели. Там водятся крабы величиной с дверь и кальмары величиной с грузовик. Им не требуется много времени, чтобы все подчистить. Чушь, которую вы читали о том, что нет уверенности, удастся ли поднять тела? Ну да, конечно. Дело-то в том, что поднимать им нечего. Пока спасатели доберутся туда, эти тела уже пройдут полную обработку. Конечно, они не собираются сообщать эти подробности горюющим родственникам.

— Я слышал, вас ищут за убийство в Неваде, сынок.

Я обернулся. Сказал это мужчина, сидевший в ряду позади меня.

— Казалось бы, в таком самолетище могли бы разместить побольше туалетов, — продолжал он.

— Послушайте, где женщина, которая сидела рядом с вами? Та, которая передала мне фотографию, которую я уронил?

— Там все еще пользуются стулом. Никаких этих ваших «привяжите их к каталке и сделайте им безболезненный укольчик». Нет, сэр, в Неваде просто приволакивают свидетелей, включают ток и танцуют рок-н-ролл, пока ваша кровь закипает, а глаза выскакивают из орбит.

Его низкий баритон был того же диапазона, что и рев двигателей. Мне бросились в глаза его тонкие, белые, женственные пальцы.

— Первое мое путешествие в Европу, — продолжал он. — Подарок ребятишек в честь моего ухода на пенсию.

Повернувшись к своему ряду, я перебрался через ноги мадам Дюпон и пристегнул ремни туже обычного.

Окно или проход? Я понял, что перестал быть оконником. Теперь я был нервным пассажиром. Не из-за того, что случилось с Люси. В полете мы не боимся падения, мы знаем, что оно куда менее вероятно, чем автокатастрофа на пути в аэропорт. Нет, дело в том, что полет заставляет нас помнить, что мы находимся МЕЖДУ. Нас не прельщают виды. Мы хотим уюта, быстрого обслуживания и легкого доступа к удобствам. В конце-то концов, только это и надежно.

Я надел наушники и нажал кнопку плейера. Музыка на пленке явилась для меня сюрпризом, монтаж мелодий, знакомых и нет. Я выключил ее и открыл плейер. Это была та кассета, которую презентовал мне Даррил Боб Аллен, когда я расстался с ним.

Ну что же, у него был хороший вкус как в отношении музыки, так и в отношении женщин. Я выслушал сотворенную им компиляцию, завершенную записью раннего Вэна Моррисона, под которую он танцевал, когда я приехал. Пленка кончилась, и после короткой паузы зазвучала вторая сторона.