Франсин Проуз - Голубой ангел

Как бы поступил Хемингуэй? Плеснул бы в Лена вином. Бокал Свен­сона пуст. Да и не в его стиле такие поступки.

Он длит паузу. Затем, откинувшись на спинку стула, спрашивает:

– А лекарства как, Лен, помогают? Дэнни стало получше?

В зале вылета аэропорта Ла-Гуардиа Свенсон открывает портфель, соби­рается достать «Мою собаку Тюльпан» и вдруг понимает: чего-то не хва­тает. У него стучит в висках, он судорожно перебирает все бумаги. Иско­са бросает взгляд на пожилую чету, которой наблюдать за ним гораздо интереснее, чем листать журналы, и возобновляет свои бесплодные по­иски. Он потерял рукопись Анджелы. Ее нигде нет. Наверное, оставил на стуле в ресторане.

До вылета еще двадцать минут – можно успеть найти телефон, уз­нать через справочную номер ресторана, попросить их переслать кон­верт ему домой. Надо будет только следить за почтой, чтобы конверт из Нью-Йорка не попался Шерри.

Телефон звонит и звонит. Свенсон представляет себе пустой зал ре­сторана, залитый золотистым предзакатным светом. Наконец мужской голос говорит «Алло!», Свенсон торопливо начинает излагать свою про­блему, но оказывается, что это всего лишь пауза на автоответчике, кото­рый неторопливым басом принимается рассказывать ему о местонахож­дении и часах работы ресторана, о том, где разрешено курить. Свенсон все это знает, нет, спасибо, он не хочет нажать «один», чтобы его соединили со службой предварительных заказов. Он готов целый день слу­шать автоответчик, пока не дозвонится до тех, кто может ему помочь.

Наконец трубку берет молодая женщина. Голос участливый. Она спрашивает, что в конверте. А ей какое дело? Небось, собирается про­смотреть всю ту кипу оранжевых конвертов, которые оставили за сего­дняшний день, и выяснить, какой из них его. Надо бы сказать, что там договор, какие-нибудь важные документы. А если она в него заглянет?

– Там мой роман, – говорит он.

– Боже правый! Ваш роман? Пойду посмотрю.

Он слышит, как цокают ее каблучки, затем все стихает. Она что, про­валилась? Пока она там кокетничает с барменом, его самолет улетит, и он застрянет здесь на всю ночь. Наконец она возвращается – увы, ниче­го такого не находили. Может быть, он оставит свой номер телефона? Нет, не оставит – он не желает хвататься за сердце всякий раз, когда Шерри снимает трубку.

Он мрачно садится в самолет, и его одолевают обычные фантазии о собственной скоропостижной смерти, о горе родных и близких. Сего­дня появляется дополнительный эпизод: на кладбище приходит Лен и рассказывает Шерри, каким благородным и бескорыстным человеком был ее покойный супруг: привез ему роман некой студентки. Нет, Лен та­кого никогда не скажет. А если скажет – что ж, какое Свенсону теперь до этого дело. Он уже будет в аду, что по сравнению с нынешним его поло­жением окажется истинной благодатью.

На полпути в Берлингтон небо внезапно темнеет. Свенсон пугается, но потом вспоминает: зима, солнце зашло. Когда губишь собственную жизнь, время бежит незаметно. Он боится ехать домой – вдруг Руби обиделась, что он улетел в Нью-Йорк. Он заставляет себя впасть в некое подобие транса, в котором ухитряется сойти с самолета, найти свою ма­шину, выехать на шоссе.

В доме темно. Куда они подевались? Не случилось ли какого несчас­тья? Нет, в комнате Руби свет горит. Замечательно! Свенсон представля­ет себе, как женщины сидят на кровати Руби, болтают, приглушенный звук их голосов сменяется всплесками радостного смеха.

Как благодарен он тому, что у него есть семья, что его ждет теплый и дружелюбный дом, что он не бродит в гордом одиночестве по промоз­глым пустынным улицам Манхэттена. Он благодарен за это, но ни на се­кунду не забывает, что ничего подобного не заслуживает. Хорошо еще, у него хватило здравого смысла держать себя в руках, не конфликтовать в открытую с Леном – если только не считать неудачной реплики про пе­рекормленного лекарствами ребенка. Так почему он решил, что случи­лось нечто ужасное? Да потому, что ужасное таки случилось.

Он оставил рукопись Анджелы в ресторане. Вот вам подавленные импульсы – вечно они всплывают. Это же все равно, что забыть письма любовницы на кухонном столе. Но теперь Свенсон – оказавшись дома, в безопасности, рассуждая здраво – решает, что волноваться особенно не о чем. Найти рукопись романа – совсем не то, что обнаружить чело­века в постели с его автором.

Пробираясь на ощупь через гостиную, Свенсон чувствует себя во­ром, забравшимся в собственный дом. Он включает свет и, увидев сидя­щую в кресле Шерри, чуть не подпрыгивает от неожиданности.