Франсин Проуз - Голубой ангел

Свенсону хочется, чтобы они обернулись и посмотрели на него. В их глазах обязательно должно мелькнуть узнавание, намек, что они по­мнят ту беседу, помнят, как рассказывали, что Анджела обожает его, только о нем и говорит, что считает его лучшим из нынешних писате­лей. Ну а если им удалось стереть это из памяти, и Свенсон теперь – единственный в мире, кто знает, что произошло на самом деле? Он не должен рисковать и встречаться с ними взглядом. Сердце у Свенсона ис­тово стучит. Боли за грудиной. Прерывистое дыхание. Суета, неразбери­ха, сейчас бы на всех парах в амбулаторию, и вот так Шерри, которая се­годня работает, увидит его в последний раз.

Фрэнсис Бентам улыбается и говорит:

– Привет, Тед! Спасибо, что пришли.

– Привет, Тед, – вторят остальные.

Привет, Тед! Привет, Тед! Привет! Спасибо. Как Свенсону полагает­ся ответить? Не за что? К вашим услугам? Словно он почтил своим при­сутствием их вечеринку. Ему нечего сказать. Он молча кивает. Будет ли это сочтено проявлением враждебности?

Фрэнсис Бентам бросает взгляд на Лорен – Свенсон видел, как он таким же взглядом смотрел на Марджори. Пусть гостей принимает хо­зяйка.

Лорен говорит:

– Спасибо, что пришли. Вы знакомы с Магдой, Амелией, Фрэнсисом, Биллом, Карлом и со мной. Спасибо вам всем, что пришли. Вам, Анджела, спасибо. И вам, мистер и миссис Арго. Полагаю, процедура всем известна. Комиссия будет вызывать свидетелей по оговоренному списку. – Кем оговоренному, хочет спросить Свенсон. Кто выстроился в очередь желающих его оклеветать? – Перекрестный допрос запрещен. Здесь, в конце концов, не суд. – Конечно, и им не нужно морочить себе голову соблюдением надлежащей процедуры.

Анджела решительно кивает. Переигрывает, думает Свенсон и тут замечает, как отец Анджелы накрывает ее руку своей, и тут же начинает ревновать Анджелу к этому типу, который может трогать ее, когда ему вздумается. Если, конечно, он ее отец. Как Свенсон мог оказаться в по­стели с женщиной, которую так мало знал и которой так мало доверял? А известно ли ее «отцу», что он – герой цикла стихов о дочери, над ко­торой он надругался и которую ранил столь глубоко, что ей пришлось реализовывать себя на поприще телефонного секса?

Свенсон едва заметно кивает, он играет отведенную ему роль мрач­ного распутника. Давайте поскорее приступим. Ему не терпится узнать, кто выступил с предложением его уволить.

Когда звонила секретарша Бентама, она его спросила, есть ли свиде­тели, которых он хотел бы вызвать в свою защиту. И кого же ему следо­вало включить в этот список? Кто должен был убеждать комиссию: мол, запись записью, но он такой замечательный преподаватель, что следует забыть о фактах, доказывающих, что он принудил студентку вступить с ним в интимные отношения в обмен на обещание помочь опубликовать ее роман. Может, ему нужно было вызвать свидетелем Говинда, продав­ца из «Компьютер-Сити», пусть бы спросили у него, выглядела ли Андже­ла сексуальной рабой Свенсона. Действительность такова: Свенсон предпочитает версию комиссии, где он выступает в образе злодея-рас­тлителя, а не другую – историю одержимости и распада личности, со­временного римейка «Голубого ангела».

– Ну хорошо, – говорит Лорен. – Давайте начнем. Тед, нам нужно выяснить, что, собственно, произошло. Думаю, и вы хотите того же.

Это уже похоже не столько на судилище, сколько на историю из жиз­ни подростков, когда папа с мамой накидываются на чадо из-за наркоти­ков или из-за двоек. Со Свенсоном ничего подобного не случалось: отец его был уже безумен и предпочитал разглагольствовать, а не проверять школьный дневник сына. Вот сколько лет понадобилось Свенсону, что­бы превратиться наконец в непослушного мальчишку, который пред­стал теперь перед строгими родителями, Бентамом и Лорен.

– Начнем, – говорит Бентам. – Всем присутствующим известно, что собрались мы, чтобы расследовать случай… обвинения в сексуальном домогательстве… – Он говорит быстро, и ему удается продемонстрировать одновременно и свою чисто английскую изысканность, и желание отнестись к делу со всей серьезностью, вышвырнуть Свенсона из Юстона. – …предъявленного мисс Анджелой Арго профессору Теодору Свенсону.

Ага, значит, теперь он Теодор. А столько лет был Тедом.

– Комиссия уже взяла ряд письменных показаний.

Какой ряд? И где был Свенсон, когда все это происходило? Ах да, смотрел на видео немецкий фильм, возвращал стихи Анджелы, пил го­голь-моголь и как-то позабыл отыскать хоть одного человека, который за него поручится.