Ноэль Реваз - Эфина

Пюк хорошо чувствует себя в доме Эфины и Т. В течение первого месяца он осваивался, отвыкал от прежних привычек, но теперь все наладилось — Пюк научился терпеть и писает только на улице. Специалист по поведению собак сказал, что Пюк очень чувствительный, его нужно беречь, но он способен доставить хозяевам большую радость, а Эфина отвечает, что он умело скрывает свои достоинства, этот неуклюжий пес с разъезжающимися в разные стороны лапами на старте. Пюк очень мил, да от него ничего особенного и не требуется, ум — не главное достоинство собаки. Главное — сердце, а с этим у него полный порядок. У Пюка верное и любящее сердце. Преданное, чистое и безгранично привязчивое. Пюк выражает свои чувства языком — он все время лижется, облизывает Эфине лицо и ноги, и она теперь всегда носит одежду с рукавами, чтобы пес не лизал ей руки, но надевать чепчик, или колпак, или шапочку — ну уж нет, увольте, и Пюк снова отправляется на прием к собачьему психологу. Тот говорит, что Пюк нормальный. Просто он гиперчувствительный. Пюк впечатлительный и эмоциональный. Собака не должна испытывать потрясений, и ей нужно позволить лизаться, иначе она будет дезориентирована и может впасть в тяжелую депрессию. Выбирайте меньшее из двух зол, советует психолог, и Эфина просит Т., чтобы он позволил Пюку облизывать себя, несправедливо, что страдает только она, у нее есть право на передышку. Пюк — собака Эфины, отвечает Т. Да, но купил-то его Т., вернее — выбрал в приюте. Разве Т. не видел, что Пюк — лизун? Нет, Т. этого не видел. Возможно, за годы жизни в приюте у Пюка не было возможности всласть нализаться, вот он и берет свое. Т. не намерен становиться объектом облизывания. Т. — художник, интеллектуал, он не желает опускаться до уровня простых смертных, не может быть и речи, чтобы его лизала какая-то псина. Он охотно делит с Эфиной спальню. Он с удовольствием спит с ней в одной постели. Он согласен счищать шерстинки с пиджака и брюк. Все это он делает ради нее, а не ради Пюка. Он на многое готов пойти. Он воспитал детей. Он знает, что такое неудобная или бесприютная жизнь. Он жил в самом разном окружении. Не боится неурядиц. Долгое время его домом был трейлер. Он не буржуа, но лизать себя не даст.

Пюку покупают куклу, он не выпускает ее из лап и меньше лижет Эфину. Если бы не этот досадный недостаток, Пюк был бы идеальной собакой. Он делает свои дела раз в день. Ест совсем мало мяса. И он чертовски силен. Лает редко, но громко, и Эфина думает, что его голос даже может напугать грабителей. Он любит гулять, но и дома сидеть ему тоже нравится. Он с удовольствием смотрит телевизор. Он любит Эфину, но и Т. он тоже любит, трудно сказать, кого из них он предпочитает. Хвостом, во всяком случае, он машет одинаково энергично и для Эфины, и для Т. Пюк всегда им радуется, и это тоже приятно: хорошо иметь всегда всем довольного пса с неутомимым хвостом. Эфину слегка раздражает только одно — масть у Пюка все-таки не совсем белая. Его трижды вымыли с собачьим шампунем, но шерсть осталась черно-серой. Язык и серый окрас Пюка. В остальном он был идеальным псом.

Эфина и Т. в постели. Нет, не так: Эфина и Т. на постели. Эфина завладевает телом Т. Она обнимает его. Т. мнет спину Эфины и вздыхает. Вздохи переходят в стоны, Т. хрипло дышит, и Эфина кусает его, ласкает, посасывает, проявляя чувства. Т. приподнимается на локте. Его широкая ладонь накрывает лицо Эфины. Ее ловкий настойчивый язык лижет эту собранную в горсть пятерню. Ладонь у Т. соленая. Язык Эфины толкает ее, как будто ищет воду. Этот язык-щекотальщик вызывает в спине, бедрах и внутренностях Т. судороги желания, он опрокидывает Эфину на живот, наваливается тяжелым мешком на ее спину. Влажные губы шепчут ей в ухо непристойные слова. Набухший орган протискивается между ног и устраивается в теплом уютном гнездышке. Рука Т. скользит по укромным местам тела Эфины, возбуждая, даря наслаждение. Из ее горла вырываются странные, похожие на воркование звуки, ты как горлица, говорит Т., дыша ей в спину. Он нашел указательным пальцем заветную дырочку, и его голубка воспаряет, как на ковре-самолете.

Эфина изменилась. Ее груди отяжелели, она располнела в талии. Эфина теперь не такая гибкая, она то и дело застревает перед зеркалом. Это совершенно необъяснимо. У нее была очень тонкая талия. Она могла наклониться вперед, выгнуться назад, сделать круговые движения в любую сторону, совсем как гуттаперчевая. Эфина без труда доставала кончиками пальцев носков ног. Она была гибкой. И хрупкой. Что могло случиться? Эфина ничего не заметила. Она стала более скованной. Ненамного, Т. говорит, что ничего не заметил, но разве можно доверять мужчинам, они и на собственном теле складок не замечают. Когда Эфина наклоняется, у нее на животе образуются две складочки, этого тоже не должно было случиться. Она уверена, что, скажем, год назад складок не было. Она достает из шкафа одежду и принимается мерить вещи, одну за другой. Все они хорошо сидят, она влезает в брюки, а юбки если и тесны в талии, то разве что самую малость. Да, но совсем недавно юбки не только не обтягивали живот, но даже были чуточку велики ей. Она уверена, что стала менее гибкой. Т. это отрицает. Т. лежит на кровати с журналом. Т. говорит, что в постели Эфина гибкая, и великолепная, и вовсе не пополневшая. Нет, нет, нет, нет. Но Т. не имеет ни малейшего желания повторять это всю ночь, ему хочется почитать журнал. Эфина надевает старый лифчик. Странно, но он ей впору. А ведь она носила его, когда ее сын был совсем маленьким. И все-таки она уверена, что ее грудь отяжелела. Т. не издает ни звука. Т. больше никогда ничего об этом не скажет. Об отяжелевшей или не очень отяжелевшей груди. При жизни Т. не вымолвит ни слова, не издаст ни звука насчет отяжелевших или упругих грудей. Он хочет дочитать журнал. Эфина думает, что он дает задний ход, чтобы не заставлять ее страдать по поводу груди. Чтобы она не расстраивалась из-за пышных грудей под свитером. Да, у нее тяжелая грудь. Грудь старой женщины.