Анхель де Куатьэ: Поединок со смертью

Мне стало не по себе. Мне стало жутко от этих слов. Страшных, холодных, злых слов.

– Бог не любит людей. Это неправда и еще одна глупость в бесконечном числе прочих человеческих глупостей. Он запретил им вкушать от Древа Познания. Они нравились ему бессмысленными, неразумными, послушными зверюшками. Эдакими «овощами», которые только и могут, что тупо улыбаться и таращиться на своего Бога. Бог не хочет ни нашей свободы, ни нашей разумности. Он хочет видеть нас покорными, «рабами божьими». Не хочет и не видит, потому что люди именно такие – трепещущие пред всемогуществом и силой рока, лишенные благородства, низкие, тщедушные существа. Он хочет нашего послушания и имеет его, потому что у труса нет воли, нет свободы, нет…

Человек по ту сторону экрана вдруг замолчал. До этой секунды он говорил, нагнетая пафос и силу своей речи. Говорил так, словно перед ним тысячи, сотни тысяч людей. Он обращался не к нам, а ко всему человечеству в нашем лице! Но вдруг запнулся.

* * *

– Что-то я отвлекся , – сказал вдруг человек, которого мы видели на экране. – Так ведь можно и потерять ваше драгоценное внимание… – с наигранным беспокойством пробормотал он, и его мертвые глаза блеснули. – Вам станет скучно, и вы меня выключите. Нет, этого допустить нельзя. Перейду к делу. Да, не удивляйтесь, у меня ведь есть до вас дело… Впрочем, нет, вы меня не интересуете – ни этот ваш функционер астральных академий, ни горе-писатель из Мексики, ни умник с психологическим образованием. Меня интересуешь ты, Данила. Ты ведь уже понял это, да?

Мы трое – я, Гапген и Андрей – инстинктивно повернулись к Даниле. Он был бледен, сосредоточен, напряжен словно сжатая стальная пружина и не мигая смотрел на экран.

– Данила, я – это ты , – сказал незнакомец.

У меня помутилось сознание, и я чуть не упал со своего кресла. На мгновение мне показалось, что это действительно так. Что мой самый близкий друг – Данила, тот, кто роднее мне, чем брат по крови, и этот страшный, неприятный человек – там, на экране, – одно лицо. Я оцепенел.

– Да, Данила. Мы с тобой одно и то же лицо , – продолжало глядевшее на нас чудовище. – У нас с тобой все было одинаково. Одинаково бессмысленное детство, о котором даже не хочется вспоминать. Одинаково пустая юность, которая прошла как страшный сон, пролетела, закончилась, и ее не жалко. Одинаково никчемные родители. Все одинаково. И ты, и я – мы оба – были в армии. Ты, правда, в Чечне, а я просто в армии. Но иногда, чтобы попасть на войну, вовсе не обязательно находиться в районе боевых действий. Ты видел смерть, и я видел смерть. Ты убивал, и я убивал. Все одинаково. У нас с тобой была одинаковая жизнь, словно под копирку. Одинаковые мысли, надежды, друзья-собутыльники, наркотики. Одинаковые женщины, которые ушли из наших жизней, а мы перекрестились. Все одинаково, Данила. Все. В одном разница…

Человек на экране встал и подошел к окну. Там, на его улице, было темно, светились огни многоэтажек. Стоя к нам спиной, он весь превратился в силуэт на фоне этого мерцающего искусственными огнями мира.

– Тебе дали все, Данила, а мне не дали ничего , – медленно произнес незнакомец. – Все пропитано ложью. И я ненавижу тебя. Данила, и я ненавижу весь этот мир. Если бы я мог уничтожить его, я бы сделал это. Сделал не раздумывая. Но я не могу. И когда я понял, что бессилен, когда понял, что ничего нельзя изменить, что одним дается, а другим – нет, я решил позволить этому миру уничтожить себя. Да, я хочу, чтобы на его руках была моя кровь. Я хочу уличить его. Это моя воля, мое свидетельство. Я выступаю на стороне обвинения! Ты выступаешь на стороне защиты. Принимаешь вызов. Данила?! Да или нет?!

У меня перехватило дыхание. Я уже ничего не понимал, только слышал этот голос – страшный, словно загробный: «Я хочу, чтобы на его руках была моя кровь. Я хочу уличить его. Это моя воля, мое свидетельство. Я выступаю на стороне обвинения! Ты выступаешь на стороне защиты. Принимаешь вызов, Данила?!»

– И только ты один. Слышишь? Только ты один! – проскрежетал незнакомец, подходя к экрану.

Экран моргнул и пошел длинными, продольными серыми полосами.

– Ну, я поехал… – вставая, сказал Данила.

– Куда?! – еле вымолвил я. – К нему ?..

– Нет, нельзя. Возможно, это не он. Не четвертый Всадник, – запротестовал Гаптен. – Мало ли…

– Я поехал, – коротко ответил Данила, потом секунду раздумывал, глядя на экран, и добавил: – Убьет себя. Убьет… Нельзя.