Анхель де Куатьэ - Учитель танцев (третья скрижаль завета)

Но теперь ты выдал себя самого, Мара! Не я, но ты сказал мне, что есть лишь одна иллюзия, и имя ее – страдание! Да, мир – это страдание. Но ведь и сам мир – это только иллюзия. Ты открыл мне глаза, Мара: страдание иллюзорно!

Спасибо тебе, я счастлив теперь, ты освободил меня от страдания!

И в этот миг очищающим ливнем обрушилось на землю небо. Рассеялась мгла, и очнулось от сна все живое. Тысячи диких животных пришли на поклон к царю Истины. Свежесть небесного свода, словно тога, обняла плечи Сиддхартхи, а его душа услышала пение Вечности.

Сиддхартха пробудился. С тех пор его зовут Буддой – то есть «Пробужденным"».

Данила окончил свой рассказ, пребывая все в той же сосредоточенности. Я рассмеялся:

Лекция, читанная профессором Данилой о жизни Будды – Индийского Учителя Жизни.

Типа того… – нахмурился Данила и ушел в свою комнату.

А я взял зачем-то эту книжку и перечитал ее.

–Данила, послушай! – позвал я своего друга. – Ты же полностью переврал всю вторую половину текста!

Данила появился в дверном проеме, смерил меня взглядом и честно признался:

–Да, переврал. Так правильнее. Сказав это, он уже собрался снова уйти к себе, но задержался. – Знаешь, я думаю, что мы уже начали искать третью скрижаль

Аня сидела в первом ряду партера и, не отрываясь, смотрела на сцену.

Рисунок завораживающего танца то двоился, а то и вовсе плыл перед ее глазами – два соленых озерца, окаймленные изогнутыми ресницами, словно линзы, играли со светом рамп и прожекторов.

Нет, Аня плакала не от умиления и не от восторга.

Она плакала, потому что ощущала нестерпимую боль.

На сцене был Он… Максим. Три года назад она была просто поклонницей его таланта, потом – ученицей, а еще через год – счастливой любовницей. Теперь, на протяжении уже нескольких месяцев, она выполняет роль его сиделки.

Врачи запретили ему танцевать. Смешно.

Он умрет на сцене и будет счастлив…

*******

Максиму казалось, что он не танцует, а продирается сквозь толщу воды. Ноги ныли, словно налитые свинцом. Тяжелые грузы, казалось, были привязаны к его рукам. Каждое движение давалось ему с усилием и причиняло нестерпимую боль.

Глаза Максима почти ослепли и слезились. Он двигался по сцене, ориентируясь только по свету. Сцена – освещенное пространство, за краем сцены начинается темнота – там зал. Он не должен пересекать границу света и тьмы.

Музыка звучала странно, как будто бы протяжный механизм стал зажевывать пленку. Ритм приходилось держать по внутреннему чутью, но тело все равно запаздывало, не выдерживало, сопротивлялось.

Стопы из сложного инструмента – пятки, носки, подъем – превратились в обрубки-неваляшки. Держать равновесие становилось все сложнее и сложнее, Максим нелепо балансировал, двигаясь по абсолютно ровной поверхности сцены.

Прыжок, пробежка, разворот, движение вспять, снова прыжок, серия батманов… Борьба с болью и отчаянием. Если бы Господь задумал наказать Максима за какие-то прегрешения, то Ему вряд ли удалось бы найти более изощренное проклятие.

Лишить возможности танцевать… В воздухе, воде и пище Максим нуждался меньше, чем в танце. Это правда.

Он хотел танцевать с трех лет. Может быть, это желание возникло в нем и раньше, но он помнил себя только с трех лет. И столько, сколько он помнил себя, он мечтал, что будет танцовщиком. Великим танцовщиком.

С детства Максим был слабым и болезненным ребенком. Попытки родителей отдать мальчика хоть в какую-нибудь спортивную секцию, чтобы улучшить его здоровье, успехом не увенчались.

Всякий раз очередная болезнь на несколько месяцев лишала его возможности посещать спортивную группу, и его исключали. Впрочем, он и не хотел быть спортсменом, он хотел только танцевать. Но разве мальчику подстать быть танцовщиком?..

И тогда его мама, отчаявшись, поехала в деревню, к бабке. Она надеялась, что та даст им какое-нибудь лечебное снадобье или прочтет заговор. Хоть что-нибудь, чтобы ребенок не мучился и не скитался больше по больницам.

– Нет для него никаких снадобий, дочка! – выкрикнула с порога сгорбленная старуха в шерстяном платке. – Ничего нет! Он будет у тебя учителем… Учителем танцев! Этим только и спасется!

Так этот неприветливый разговор и закончился.

Потом на протяжении многих лет Максим вспоминал и мысленно благодарил эту странную женщину. Его мать, ошарашенная ответом бабки, действительно отдала Максима в хореографическую студию, и он начал заниматься танцем. Истово, с полной самоотдачей.