Анхель де Куатьэ: Учитель танцев (третья скрижаль завета)

Сначала Аня не понимала этого поведения Максима, а потом оценила. Случись у них что-то при первой же встрече, что бы она знала о своих чувствах? О том, что она способна чувствовать? О том, что есть в ней и как прекрасна она сама, когда любит? Нет, она бы ничего этого не узнала. Никогда.

Она бы сосредоточилась на своих отношениях с Максимом. Носилась бы со своей страстью, как с писаной торбой. Считала бы Максима обязанным ценить ее чувство, обижалась бы на него. Ей казалось бы, что он не чувствует благодарности за то, что она его любит. А ведь это любящий должен благодарить возлюбленного за свое чувство.

Если бы Максим сразу пошел ей навстречу, он бы обеднил ее душу, он бы лишил ее счастья знать всю глубину, всю силу ее собственного чувства, своей души. Но в танец нельзя вступить раньше, нежели того потребует музыка. И нужно быть внутренне готовым к танцу, нужно быть переполненным, чтобы танцевать.

Танец – это мера и такт переполняющего тебя, сдерживаемого и льющегося через край чувства. Аня и Максим любили как божества – со священным трепетом, защищая и оберегая друг друга.

*******

Полгода назад Максим стал ощущать странную, не знакомую ему прежде слабость в ногах. Конечно, поначалу он не придал этому никакого значения. Утомление, нагрузки, много выступлений… Мало ли что?

Но когда он стал запинаться на ровном месте и падать, все озаботились. Аня настойчиво требовала от него, сходить к врачу. Максим отказывался, словно предчувствовал, что ничего хорошего это ему не сулит.

Так и вышло. Медицинское обследование заняло какое-то время – анализы, специальные тесты, томограф. Вердикт врачей был однозначен – рассеянный склероз. Если бы Максиму сказали – СПИД, рак, чума, это бы не произвело на него такого впечатления.

Умереть – это не страшно. Жить и не иметь возможности танцевать, а именно это – слово в слово – означал диагноз рассеянного склероза, для Максима означало пожизненную, чудовищную, нечеловеческую пытку.

В сущности, никчемная болезнь. Поражает молодых людей, жить с ней можно долго и относительно счастливо. Просто в мозге образуются зоны, через которые прекращается передача нервных импульсов. Безделица! Одна проблема – с ней нельзя танцевать!

Весь мир Максима рухнул в одночасье, в одно мгновение. Его, как маленькую деревушку у подножья гор, стерло с лица земли селевым потоком.

–Это пройдет?! Это пройдет?! – бессмысленно повторял Максим, опираясь на палку двумя руками и глядя на врача в упор, уже заранее зная ответ.

Невропатолог потупил взор, перемялся с ноги на ногу:

Болезнь течет – от обострения к обострению, будут и светлые промежутки…

– Это пройдет?! – голос Максима со рвался на крик. – Это пройдет, я спрашиваю?!

Врач поднял на Максима глаза и посмотрел на него с испепеляющей жалостью:

– Цветочки от ягодок, я думаю, отличить можете? Это – цветочки.

Максим опешил.

– Смиритесь с этим. Дальше будет только хуже. Так что уж лучше сразу это принять. Простите меня, я должен идти, – сухо добавил врач, повернулся и пошел по больничному коридору, оставив Максима один на один с его отчаянием.

Первый приступ болезни был очень тяжелым. Слабость в ногах нарастала с каждым днем. Максиму все труднее и труднее давались обычные шаги. Тремор усиливался, руки не держали даже легких предметов, зрение ухудшилось. Его мучили неприятные, крайне болезненные ощущения во всем теле, особенно в ногах.

Несмотря на сопротивление Максима, Аня добилась госпитализации. Оказалось, что не зря – начались инфекционные осложнения. Максима лихорадило, давление скакало вверх-вниз, начали отказывать внутренние органы. Врачи уже стали подозревать у него злокачественное течение болезни.

Аня проводила с ним круглые сутки. Из сильного и уверенного в себе мужчины Максим превратился в ребенка, который нуждался в полном уходе.

– Ты не должна со мной сидеть. Я справлюсь сам, – Максим повторял это, как испорченная пластинка.

Аня видела – ему стыдно и неловко за себя. Но главное – он не хотел ее утруждать. Никто не обязан ходить за ним, тем более – она. Она должна жить, у нее должна быть своя жизнь. Она не может стать его сиделкой, это неправильно и нечестно.

Аня слушала все это, пропуская мимо ушей. Даже если бы Максим превратился в абсолютную развалину, лишенную способности не только двигаться, но и думать, она все равно осталась бы с ним – до его последней минуты, до последнего его вздоха.

Это ей было нужно.