Владимир Шаров - Репетиции

В двадцать восьмом году он должен был ехать с археологической партией в предгорья Памира копать Кушанские памятники, но что-то сорвалось, весна и начало лета у него оказались свободны, и в апреле он неожиданно для родных приехал домой. На сей раз отец и мачеха сумели уговорить Рут выйти за него замуж. Она все еще любила Илью, но не нынешнего, а того, каким знала его прежде. Илья делал ей предложение в каждый свой приезд, но раньше Рут, хотя их брак в семье был как бы решен, уклонялась. В школе Илья был грустный и трогательный, и ей нравилось беречь его и защищать. Ленинград, экспедиции многое в нем поменяли, и теперь она не понимала, зачем ему нужна. Только рост у Ильи был старый, и, чтобы не казаться выше, она, идя рядом, никогда не надевала туфли на каблуках. Он и сам видел, что стал другим, любил подтрунивать над собой прежним, и она, слыша это, всякий раз огорчалась и думала об Илье как о чужом.

Спустя месяц после ее замужества отец Рут был арестован. Первое время следователь Граевой, который занимался его делом, почти через день вызывал Рут на допросы. Она видела, что нравится ему, несколько раз он говорил ей, что против Каплана у него ничего серьезного нет, намекал, что, если она переспит с ним, все легко можно будет замять. Из-за того, что Илья не оставлял ее ни на минуту, каждый раз провожал в прокуратуру и на скамейке около входа ждал, пока ее отпустят, она не знала, что должна делать, дважды почти решилась и все-таки не смогла. Потом адвокат сказал ей, что обвиняемые, похоже, идут на расстрел, и она сама пошла к Граевому, но он ее даже не принял.

Когда почтальон вручил Рут извещение, что ее отец умер 13 января 1931 года в Лефортовской тюрьме, она, тыкая в Илью бумажкой, стала кричать, что, если бы не он, отец был бы жив и на свободе. Илья не понимал, почему, и она в истерике, сморщившись и выставив вперед зубы, шипела ему: «Почему, почему… Потому что я переспала бы со следователем, вот почему, потому что я была не прочь с ним переспать, вот почему, потому что он высокий и красивый, вот почему…» На следующий день Илья уехал в Ленинград, и больше они никогда не виделись.

Еще до того, как отцу был вынесен обвинительный приговор, Рут и мачеху выселили из их старой квартиры, отец получил ее прямо перед революцией, сразу, как начал работать на шахте, и дали комнату в маленьком доме на самой окраине города. Отсюда, пока отец был жив, они с мачехой, как заведенные, каждый день отправляли в ЦК, ЦИК, Рабкрин, Прокуратуру, Суд, ОГПУ, Коминтерн, лично членам Оргбюро от Сталина до Косиора десятки жалоб и прошений о пересмотре приговора. Что он умер, что его больше нет, они поняли и запомнили по тому, что писать им теперь вдруг стало незачем. Все-таки за это время Рут, наверное, успела сильно надоесть органам, и в апреле 1931 года, спустя три месяца после его смерти, она тоже была арестована. Почему-то ей хотелось, чтобы ее дело, как и дело отца, вел Граевой, но дали его другому следователю, она огорчилась, даже решила потребовать Граевого, но это был последний всплеск — все, что было дальше, ей уже было безразлично. Обвинялась она, кажется, в троцкизме и по 58 статье была приговорена к семи годам лагерей.

Рут прожила во Мшанниковском лагере совсем недолго, когда, пересланное через Горловку, к ней пришло длинное письмо от Ильи. Он любил ее и винил себя в том, что Рут посадили. Если бы тогда он увез ее в Ленинград или лучше в какую-нибудь тмутараканскую экспедицию, ничего бы не было. Он увлекался, сравнивал эти варианты, находя и здесь и там свои плюсы и минусы. Он писал о них так искренне, словно и в самом деле все еще можно было изменить и переиграть. Было видно, что каждая из версий им уже построена и продлена, во втором письме он даже сокрушался, что до ареста они не успели родить ребенка. Собственно, плохим всегда был только один вариант, один из всех, и это примиряло его с жизнью. В нем с детства была странная убежденность в обратимости того, что происходит в мире, вера, что все поправимо. Она не раз его спасала, но он бы и так верил… Раньше Рут иногда поддавалась на это, но сейчас ей было неприятно, что после смерти отца, ее ареста, он не изменился. Он писал ей, как будто за год, что они не виделись, ничего не случилось. Для него это «ничего не случилось» относилось к их разговору о следователе. Он не просто прощал ее, он говорил, что этого не было и быть не могло, все — наваждение, бред, и винил себя, что оказался черт знает чем и поверил в такую чушь.

Когда Рут дочитала в письме до следователя, она отложила страницу и стала думать, неужели, если бы она тогда переспала с Граевым, отец бы и сейчас был жив. Потом она позвала к себе на нары Анну и принялась рассказывать ей о Крыме и Ялте, в которой они с отцом в двадцать пятом году провели почти месяц. К Анне Рут была очень привязана, любила ее, знала, что и та ее любит, почти сразу же она начала давать ей и письма Ильи. Первое время не все письмо, а лишь то, что было во второй его части и что сам Илья называл литературным приложением. В Ленинграде он по договору с «Академией» переводил знаменитый арабский средневековый эпос «Жизнеописание доблестной Фатимы — женщины-богатыря» и большими кусками присылал с каждым письмом. Это было захватывающее повествование: отчаянные набеги, битвы, поединки, кровная вражда и союзы недавних врагов, интриги византийских императоров и багдадских калифов, похищения прекрасных женщин, заговоры, подвиги не ведающих страха благородных воинов — все в романе было подчинено любви, подчинено страсти, которая не знала преград. «Фатиму» Рут затем день за днем после отбоя читала в бараке, а иногда, когда от Ильи долго не было писем, войдя во вкус и, как и другие, скучая без продолжения, сама придумывала и рассказывала только намеченные сюжетом боковые линии, делала из них хорошие вставные новеллы: с детства она знала за собой, что ей легко даются всякие стилизации. Этот роман продлил ей жизнь на год или даже больше: паханша Вера, которая была у них бригадиром, покровительствовала Рут, освобождала ее от тяжелых работ, бывало, и подкармливала. Подкармливала ее и Анна: той, как и остальным мшанниковским евреям, помогали вольнонаемные из римлян.