Анхель де Куатьэ - Дневник сумасшедшего (четвертая скрижаль завета)

Мы зашли в метро. Первый час ночи. Поезда ходят с большими интервалами. На платформе никого. В вестибюле станции гулкая тишина.

– Послушай, я же с тобой совершенно серьезно разговариваю, – коричневый продолжал на меня давить. – У тебя хороший план. Правда! Тебе просто нужно это письмо. Забери его, и делу конец. Своими предрассудками ты все испортишь!

– Отстань! – я уже готов был его убить.

– Сам отстань! – возмутилась Даша. – Ты совсем спятил?!

– Не кричи на меня! – она на нервах, я понимаю, но и меня нужно понять.

– Знаешь, что... – Даша стала на меня наезжать – грубо, резко, отвратительно, как она умеет. Словесный понос.

– Видишь, – коричневый говорил одновременно с ней, – она же просто стерва! Ты уже расплатился с ней за это письмо. Она должна тебе его отдать. Это справедливо! Она хотела секса. Ты занимался с ней сексом. Теперь пусть она отдаст тебе письмо! Скажи ей! Пусть отдаст! Оно ей не принадлежит! Это твое письмо!

Из-за того, что они говорили одновременно, я совершенно потерял самообладание.

Прекрати! Прекрати немедленно! Я тебя убью! – я бросился на коричневого.

Мы сцепились. Я колотил его изо всех сил, сбил с ног, катал по полу. А он только смеялся и продолжал говорить. У него даже дыхание не сбилось!

– Сам прекрати! – говорит и хохочет. – Что ты строишь из себя какую-то цацу! Недотрога! Будь мужчиной, в конце-то концов! Это надо же, вы посмотрите! Он собрался управлять Миром! Да ты же слабак! Слюнтяй! Молокосос! Управлять Миром! Да куда тебе?! Ты – ничтожество! Полное ничтожество! Ты даже не можешь забрать свое письмо! Это же твое письмо! Оно было у тебя, а ты его отдал!

Я душил его, сжимал изо всех сил его пластилиновую шею. Но все без толку. Она прогибалась под моими руками, а коричневому, кажется, было на это наплевать.

– Я тебя убью! Убью! Замолчи! Немедленно замолчи! – кричал я, не оставляя попыток вынудить его замолчать.

– Смотри, уезжает! – он показал на поезд.

Двери электрички закрылись, и она тронулась с места. Последнее, что я видел, это перепуганное лицо Даши. Она смотрела на меня испуганными глазами, прижавшись руками к дверному стеклу.

– Даша! – заорал я, отпустил коричневого и побежал за поездом.

– Куда же ты, дружище?! Куда?! – коричневый развел руками, и все это вместе – и вопрос, и эта поза означали: «Ну какой же ты придурок!»

Поезд, конечно, не остановился. Мне пришлось ждать следующий.

Коричневый не унимался. Он пересказывал мне мои мысли. Делал по их поводу едкие замечания. Придирался к некоторым параметрам моей формулы. Плел что-то о звездах и своих знакомых. О том, что я Избранник. Что ему бы очень хотелось знать, какой придурок меня «избрал». И так далее, и тому подобное.

Я старался его не слушать. Точнее – не обращать внимания на то, что он говорит.

Мой взгляд остановился на рекламном щите. Молодая красивая женщина улыбалась мне с плаката. Внизу – рекламный слоган. И только я собирался его прочесть, как на моих глазах буквы в нем стали меняться.

«Ты – Избранник, – прочел я на рекламном щите, и буквы снова поменялись. – Мир принадлежит тебе, – и снова перемена, раз за разом: – Тебе нельзя допустить ошибки. Тьма наступает. Опасность! Опасность! Опасность! Опасность!»

Буквы вертелись, как сумасшедшие. И вдруг застряли на этом слове – «Опасность!». Они проворачивались вокруг своей оси снова и снова, выдавая раз за разом один и тот же результат – «Опасность!»

Тревога била меня изнутри. Я, как завороженный, смотрел на эти надписи. Из тоннеля донесся звук приближающегося поезда. Гудение. Порыв ветра. Звук тормозов. Двери передо мной распахнулись.

– Ну, что? Поедем? – спросил коричневый.

– Да пошел ты! – ответил я, продолжая стоять на месте.

– Поедем... – уговаривал он.

– Три раза!

– Ну, давай!

И в тот момент, когда двери готовы были закрыться, я развернулся и с силой толкнул коричневого. Он упал, а я проскользнул внутрь вагона.

*******

Мне удалось оторваться. Я видел, как коричневый поднялся с пола. Он стоял один посреди станции и, жеманно утирая рукой отсутствующие слезы, махал мне вслед коричневым платком.

Я перевел дыхание и огляделся. На сиденьях – семь или восемь человек. Казалось, все они дремлют. Словно мертвые. Странное чувство... Я сел и стал напряженно вглядываться в темное окно поезда. Подземка. Прообраз ада. Гул несущегося поезда. Тоннель, мелькающие в темноте редкие фонари.

Я прислушался к стуку колес: «Туф-туруф, туф. Туф-туруф, туф. Туф-туруф, туф». И сквозь этот стук стали проступать слова: «Выхода нет. Выхода нет. Выхода нет». А поезд все ускорялся и ускорялся.