Эрленд Лу - У

Затем, спустя несколько месяцев, которые мы провели, трясясь чуть не каждый день в автобусе, регулярно курсировавшем между школой и бассейном, настал великий день, когда надо было сдать экзамен на этот самый значок. Мы проплыли положенные двести метров, заработав поощрительный кивок своего тренера — могучего здоровяка, слыхом не слыхавшего ни о какой там педагогике, но, судя по всему, имевшего медали за спортивные заслуги, полученные, видимо, на соревнованиях местного масштаба, хотя, может быть, и на первенстве страны. К тем, кто не научился плаванию (такому-то простому делу!), он не испытывал ничего, кроме презрения. Значок выдавали не бесплатно. За него надо было еще заплатить. Двадцать пять крон или около того. Не так уж и дорого он стоил.

Мои ребята выдержали испытание блестяще. Они запросто могли бы проплыть и вдвое больше, но я не стал этого требовать, чтобы не показаться в их глазах с первой минуты слишком жестким руководителем, безжалостным железным воином, который требует от рядовых того же, чего и от себя. Потом мы порезвились у трамплина. И Мартин разговорился с какой-то девушкой в резиновой шапочке. Она изучает немецкий и, по ее словам, заядлая любительница физкультуры. Мартин дал мне понять, что девушка такого типа ему еще никогда не встречалась. Он уже точно знает, какое место она должна занять в его периодической таблице. Под одним из самых нижних атомных, или — как это называется у Мартина — девичьих, номеров. Основательная. Не склонна вступать в реакцию, завязывая отношения.

В парной мы оказываемся одни, и я, решив, что сейчас очень подходящий момент, провожу первое пленарное собрание. Я поднимаюсь и, встав перед ребятами, как офицер перед строем, начинаю речь, время от времени небрежным движением плеская холодной водой на каменку. Я говорю, что, судя по всем признакам, мы составили сплоченную группу, которая представляет собой интересный и практически применимый срез различных познаний и умений. «Вы должны понимать, — объясняю я, — что я мог бы выбрать кого угодно, — тут я держу выразительную паузу, — но я выбрал вас». И я снова держу паузу, дав последним словам чуточку повисеть в воздухе, постепенно растворяясь в клубах пара. Затем я рассказываю, как меня осенила теория миграции, когда я на коньках пересекал озеро Лианванн, слушая гудение подталкивающего меня в спину ветра и звенящее пение скользящих по льду полозьев. Я останавливаюсь на том, как, словно чудом, уладился финансовый вопрос. Я излагаю им, как по писаному, всю историю пункт за пунктом. Рассказывая, я поочередно мерю взглядом присутствующих, чтобы понять, какое впечатление на них производят мои слова. Мой рассказ их воодушевил. По крайней мере, судя по выражению лиц. Я строю свое обращение так, чтобы каждый в отдельности почувствовал себя выделенным из всех, почувствовал, что я обращаюсь лично к нему. Для этого требуется особое искусство. Я об этом читал. Я перевожу взгляд с Ингве на Мартина, Эвена, Руара и Эгиля. А в следующий миг охватываю взглядом всех вместе, всю группу в целом. Нужно, чтобы они почувствовали, что мы представляем дружную и спаянную команду. С одной общей целью.

Я говорю им, что крепко верю в свою теорию, но тем не менее буду только рад, если кто-то тоже подбросит какую-нибудь идейку, собственный проект, который повысит значение экспедиции. Так что, мол, предлагайте хотя бы по мелочам, чем вы хотите заняться в Тихом океане. Например, собирать какие-нибудь образцы, проводить эксперименты в контролируемых условиях, ну, словом, в этом роде. Это может быть что-то из области естественных наук. Но можно и из гуманитарных. Можно также что-то искусствоведческое. Я стараюсь не исключать заранее никаких направлений. Я хочу, чтобы мои ребята чувствовали, что я встречаю их с распростертыми объятиями и хочу услышать самостоятельные мысли. Так сказать, ответственность как основа свободы. Я хотел бы, чтобы они по возможности изложили свои планы и проекты письменно, присовокупив несколько слов о себе, чтобы я мог, сопоставив разные проекты, иметь в голове полную картину того, что мы можем выполнить в ходе экспедиции.

— Вопросы? — обращаюсь я к слушателям как заправский оратор, закончив свое обращение.

Ребята переглядываются. Задумываются.

Слово берет Эгиль.

— Слушай! А эта твоя теория миграции, не слишком ли она шаткая? Такое впечатление, что ты взял ее с потолка. Случайные ассоциации во время катания на коньках. Под эмпиризмом ведь, похоже, понимается что-то совсем другое, не так ли?