Стефани снова надела блузку, застегнула на все пуговицы, по-прежнему держа невидимку двумя пальцами. Вошла в ванну, всмотрелась в темный гибкий силуэт Бенни, щурясь сквозь воду и пар, — он стоял спиной, не видел ее. Хотела шагнуть вперед, но помешало гадкое ощущение, будто все это уже было, будто они уже проходили весь этот кривой изломанный путь от полного отрицания до самобичевания (Бенни) и от ярости до вымученного смирения (Стефани). Она думала, что они никогда уже к этому не вернутся. Поверила по-настоящему.
Закрыв дверь ванной, она выкинула невидимку в мусорную корзину. Тихо, босиком спустилась по лестнице. На кухне Джулс с Крисом пили воду, отбирая друг у друга кувшин от фильтра. Скорее, скорее, стучало у нее в висках, — ей казалось, что она несет неразорвавшуюся гранату и надо поскорее выбраться с ней из дома, чтобы, когда рванет, никого больше не убило.
Небо над деревьями светилось пронзительной голубизной, но во дворе уже почти стемнело. Стефани добралась до края лужайки, села на траву, еще теплую от солнца, и уронила голову на колени. Плакать не получалось: все было слишком глубоко.
Она легла на бок, свернулась в траве калачиком, будто ей надо было зажать пульсирующую рану, удержать боль внутри. Она пыталась думать, но от этого становилось еще страшнее и еще яснее, что она не выкарабкается — не хватит сил. Почему на этот раз все оказалось настолько хуже, чем раньше?
— Стеф! — звал ее Бенни из кухни.
Она встала и качаясь побрела через клумбу. Стебли хрустели у нее под ногами — гладиолусы, хосты, черноглазые рудбекии, они с Бенни сажали их вместе, — но она не оборачивалась. Возле штакетника она опустилась на колени, прямо на землю.
— Мам? — Крис, из окна второго этажа.
Стефани зажала уши руками. Но тут же послышался другой голос, он был так близко, что просачивался сквозь ладони.
— Привет, — сказал он шепотом.
Стефани не сразу отделила его от голосов, долетавших из дома. Ей не было страшно, просто шевельнулось вялое любопытство.
— Кто здесь?
— Это я.
Стефани сообразила, что она сидит зажмурившись. Открыла глаза, всмотрелась в тень. По ту сторону от штакетника белело лицо Норин. Ее взгляд без темных очков показался Стефани игривым, почти кокетливым.
— Привет, Норин.
— Я люблю тут сидеть, — сказала Норин.
— Я знаю.
Стефани хотела уйти, но у нее не получилось двинуться с места. И она опять закрыла глаза. Минуты шли, Норин молчала, словно растворялась в вечерней прохладе и в дребезжании сверчков. Стефани еще долго сидела скрючившись, или ей просто казалось, что долго, а на самом деле прошла всего минута. Ее снова звали: тревожный голос Джулса из темноты. Наконец она встала, распрямилась, и в тот же миг боль растеклась по телу и осела в нем. От новой, непривычной тяжести дрожали колени.
— Спокойной ночи, Норин, — сказала она и пошла в дом, огибая кусты и клумбы.
— Спокойной ночи, — еле слышно донеслось сзади.
Шапка — это была первая гениальная идея Долли. Она выбрала пушистую сине-зеленую шапку с ушами, которые обязательно должны быть опущены: свои уши у генерала большие, уродливые и сморщенные как урюк, пусть лучше их будет не видно, решила она.
Но, открыв несколько дней спустя «Таймс» с фотографией генерала, она чуть не поперхнулась вареным яйцом: он был похож на младенца — огромного больного младенца с внушительными усами и двойным подбородком. И заголовок — хуже не бывает:
СТРАННЫЙ ГОЛОВНОЙ УБОР ГЕНЕРАЛА Б. ПОРОЖДАЕТ ТРЕВОЖНЫЕ СЛУХИ: ОПУХОЛЬ МОЗГА?
Долли вскочила со стула и забегала по засаленной кухоньке, выплескивая чай на махровый халат. В чем дело, что не так? Она в смятении вглядывалась в фотографию. Наконец сообразила: завязки. Она же велела им отрезать завязки на ушах! Идиотский пушистый бантик под двойным генеральским подбородком — это катастрофа. Долли босиком кинулась в свою спальню (служившую ей также кабинетом) и принялась лихорадочно перебирать сваленные на столе факсы: она искала последний номер Арка, отвечавшего в штабе генерала за связи с общественностью. Номера менялись, поскольку генерал, опасаясь наемных убийц, часто переезжал с места на место, но Арк аккуратно слал Долли факсы со свежей контактной информацией. Эти факсы обычно приходили около трех часов ночи, от звонка каждый раз просыпалась она сама и иногда ее дочь Лулу — но Долли не жаловалась. В штабе у генерала явно полагали, что она руководит самым крутым пиар-агентством в Нью-Йорке и ее факс стоит в этаком угловом офисе с панорамным видом на город (и так оно и было много лет подряд), а не у изголовья ее складного диванчика. Видимо, они повелись на какой-нибудь залежалый номер «Вэнити фэйр», или «Ин стайл», или «Пипл», да мало ли — раньше статьи о ней мелькали во всех журналах, и все знали ее под ее тогдашним псевдонимом «Ла Долл».
Читать дальше