Хелен Девитт - Последний самурай

Она сказала: В нашем обществе существует странное табу, запрет взять и прекратить что-нибудь, если оно неприятно, — жизнь, любовь, разговор, список бесконечен, этикет диктует начинать в неведении + упорствовать пред лицом знания + хотя я, естественно, считаю, что это глубоко порочно, обижать людей на каждом шагу как-то нехорошо.

Я все это слышал миллион раз. Я сказал: То есть тебе в нем НИЧЕГО не нравилось?

Она сказала: С чего ты решил, что хочешь знать то, чего не знаешь? Вспомни Эдипа.

Я сказал: Ты чего боишься, что я его убью или что я с ним пересплю?

Она сказала, а точнее, парировала: Ну, я бы на твоем месте с ним не спала, а затем прибавила: Ответ дал на вопросы Тиресий [88] Гомер. Одиссея, 10: 537, 11: 89. .

В нашем обществе существует странное табу, запрет матереубийства.

Она демонстративно перемотала кассету до той сцены, на которой я ее отвлек.

Вор выбегает из сарая и падает замертво.

К ребенку бегут родители.

Мифунэ выскакивает вперед и машет мечом. Прыгает вокруг трупа.

Самурай уходит, не обернувшись.

Я годами рассказываю ей про Дервлу Мёрфи, которая перевалила через Анды вместе с восьмилетней дочерью [89] Дервла Мёрфи (р. 1931) — ирландская путешественница, велосипедистка, автор приключенческих книг; брала в путешествия дочь Рейчел — в Индию, когда той было 5 лет, а затем в Перу, на Мадагаскар и в Камерун. . Мой отец наверняка такими вещами зарабатывает на жизнь. А мы разве что автостопом по Франции прокатились. Может, отцу захочется побыть с сыном, о котором он даже не знал. Мы бы на каноэ поплыли к истокам Амазонки, или пешком направились к Полярному кругу, или полгода прожили у масаи (я неплохо говорю на масаи). Я знаю 54 съедобных растения, 23 съедобных гриба и 8 насекомых, которых можно проглотить и не извергнуть обратно, если не думать о том, что именно ты ешь; по-моему, я бы прожил на подножном корму на любом континенте. Последние два года я сплю на земле, на улице, даже зимой, я каждый день час хожу босиком, чтобы загрубели ноги, и тренировался лазать по деревьям, по домам, по телефонным столбам. Если б она мне сказала наконец, кто он, я бы бросил зря тратить время на то, что, может быть, и пригодится, и сосредоточился на том, что должен знать. Мне пришлось выучить пять распространенных языков торговли и восемь кочевнических — просто на всякий случай. Свихнуться можно.

Меня зовут Кацусиро Окамото. Умоляю вас, пожалуйста, возьмите меня в ученики.

В ученики? Я Камбэй Симада. Я просто ронин. У меня нет учеников.

Я подумал про Либерачи, и про лорда Лейтона, и про автора журнальной статьи. Даже если она права, в этих людях плохо одно — они плохие художники. Допустим, мой отец плохой писатель — но, может, это потому, что у него есть дела поважнее. Когда едешь по Сибири со сворой лаек, как-то некогда оттачивать каждое слово. Сибилла склонна чересчур серьезно относиться к искусству.

Потом я поднялся к себе. Она уже десять лет смотрит «Семь самураев», и все равно японский ей не дается. Внизу работал телевизор, я слышал. Она там просидит еще минимум час.

Я однажды видел у нее в спальне конверт с пометкой «Вскрыть в случае смерти». Я подумал: она ведь скажет мне про отца, если решит, что умирает. Я подумал: я старался играть по правилам, но это бред какой-то. Я так и видел: проходит десять лет, а я все пялюсь на картину лорда Лейтона и не понимаю, что с ней не так, или гадаю, что не так с величайшим писателем нашего времени.

Я натренировался ходить бесшумно. Я бесшумно пересек площадку и зашел к Сибилле в спальню. У нее там комод, где паспорт лежит. Наверное, и конверт там. Я пересек комнату и открыл комод.

Там лежала папка с толстенной кипой бумаги.

Я быстро все прочел.

Про отца там было немало, но она сочинила ему прозвище и так его и звала. Я все надеялся, она скажет, кто такой этот Либерачи, или хоть книжку его упомянет, но нет. Я уже опять собрался поискать конверт, но тут Сибилла позвала ЛЮДО! ТЫ НАВЕРХУ?

Я сказал ДА

и она сказала

ПРИНЕСИ МНЕ ОДЕЯЛО, БУДЬ ДОБР?

Я сложил папку с бумагами в комод и отнес Сибилле одеяло. Не знаю, что я думал. Я думаю, я думал Еще не поздно не знать и Но я должен узнать.

Первая часть вербовки закончилась — та, где Кацусиро стоит за дверью с палкой. В раннем детстве я учился быстро читать субтитры, а Сибилла говорила как думаешь, почему он сделал так, как думаешь, почему он сделал эдак, почему Ситиродзи не должен проходить испытание, почему Горобэй берет Хэйхати, если Хэйхати сам говорит, что всегда убегает? Я что-нибудь отвечал, а она смеялась и говорила, что это ей не приходило в голову.