Хелен Девитт - Последний самурай

Игра закончилась, отец подошел. Он сказал: Мой друг говорит, ты опасен.

Чужак сказал: Со мной бывает.

Мой отец сказал, широко ухмыляясь: Он говорит, ты меня убьешь, если выиграю.

Чужак сказал: А ты считаешь, что выиграешь?

Мой отец сказал: Мы оба знаем, как это выяснить.

Чужак сказал: Ты кто таков будешь?

Мой отец сказал, что учится в семинарии.

Чужак удивился, что семинарист ошивается в баре.

Все мы грешники, брат, сказал мой отец весьма издевательским тоном.

Чужак и мой отец сыграли, из рук в руки перешла пятерка.

Чужак спросил: Отыгрываться будешь?

Они снова сыграли, на сей раз подольше. Мой отец по-прежнему играл небрежно; он, естественно, молчал, когда бил чужак, а когда наступал его черед, отвечал на вопросы чужака издевательскими байками про семинарию. Чужак был немногословен, но, судя по всему, забавлялся. В итоге отцу подфартило, он ударил, выиграл, и из рук в руки перешла пятерка.

Чужак сказал: А теперь давай разнообразим.

Мой отец сказал: Какого ты хочешь разнообразия?

Чужак спросил, сколько денег у отца за душой, и Бадди Холли за спиной одними губами зашептал НЕТ НЕТ Не говори ему идиот, а мой отец сказал, что у него $ 500.

Чужак сказал, что против $ 500 поставит сколько угодно. Шутка это была или нет, отец не понял.

Он сказал: Стольник. Пять раундов.

Чужак сказал, что тогда хочет посмотреть на отцовы деньги, ему пора ехать, и торчать здесь ради стольника он не намерен. 5 к 1, сказал он.

У отца при себе было $ 25. Еще $ 25 он одолжил у Бадди, а остальные добрал десятками и пятерками у завсегдатаев бара, которые понимали, что он их не кинет.

Они сыграли два раунда, и чужак выиграл оба с легкостью. В третьем раунде чужак начал было выигрывать с легкостью, но тут к отцу вернулась удача, он собрался и выиграл. Четвертый раунд он тоже выиграл, хотя битва была тяжела, а потом он выиграл и пятый раунд, и в баре стало тихо. Другие завсегдатаи тоже видели пистолет.

Чужак сунул руку под куртку, и все замерли. Он вытащил бумажник. Из толстой пачки вынул пять 100-долларовых купюр.

Он сказал: У тебя, небось, не бывало таких деньжищ зараз.

Мой отец заметил, что $ 500 у него уже есть.

Чужак сказал: $ 1000! Куча денег.

Он сказал: Смотреть тошно на человека при деньгах, который не знает, куда их деть.

Мой отец спросил: В каком смысле?

Чужак сказал, когда узнаешь что-нибудь чуть раньше остальных, можно подзаработать, коли деньжата водятся.

Мой отец сказал: Что ты такого знаешь?

Чужак сказал, что не удивится, если тут проложат новое шоссе.

Отец сказал: Если знаешь точно, что ж сам не подсуетишься? Домик себе прикупи.

Чужак сказал: Не люблю собственность. Руки связывает. Но если б не был против собственности, да еще бы $ 1000 раздобыл, уж я бы знал, куда деньги деть.

Бар закрылся, и чужак уехал. Так случилось, что миссис Рэндолф, домовладелица Бадди, хотела продать дом и переехать во Флориду, но никто не покупал. Мой отец заметил, что, если чужак сказал правду, можно этот дом купить, перестроить в мотель и заработать кучу денег.

Если, сказал Бадди.

Вообще-то, оба они были убеждены, что чужак знал, о чем толкует; пистолет добавлял его байке таинственного весу.

Мой отец сказал, что у него нет времени: как окончит семинарию, пойдет в Гарвард. Он уже туда написал, что согласен на то их приглашение.

Прошло несколько недель. Из Гарварда пришло письмо: так и так, нам бы хотелось посмотреть, чем вы занимались последние годы; попросили глянуть отцовы оценки и рекомендацию. Отец все отправил, миновала еще пара месяцев. В один прекрасный день пришло письмо, которое, наверное, трудно было писать. В нем говорилось, что Гарвард готов принять отца на основании его прошлых оценок, а затем разъяснялось, что стипендии, однако, присуждаются по заслугам, и не очень справедливо по отношению к другим студентам дать стипендию человеку, у которого средний балл — «удовлетворительно». И что, если отец решит поступать, ему, как и всем, придется платить за образование.

На Пасху отец поехал домой в Су-Сити. Бадди отбыл в Филадельфию праздновать Песах. Мой отец принес своему отцу письмо из Гарварда.

Дед поглядел на письмо и сказал, что, похоже, воля Божья не велит моему отцу поступать в Гарвард.

Четыре года назад пред моим отцом распахивалось блестящее будущее. Теперь ему светила жизнь третьесортного выпускника заштатной семинарии — решительно бесполезная специальность для человека, неспособного стать священником.