Паскаль Брюкнер - Горькая луна

Тогда, поставив на карту все и сочтя беседу предпочтительнее немоты, я произнес сбивчивую речь об Индии и ее чудесах, с вкраплениями жаргонных словечек средиземноморских торговцев, краткое резюме статьи, прочитанной два дня назад. Говорил я очень тихо, чтобы не слышал Франц. Она слушала безмолвно, устремив взгляд на растущий между ее пальцев пепел от сигареты и незаметно прикусывая изнутри губы, чтобы не зевнуть. Эти новые свидетельства ее безразличия окончательно разбили мне сердце. Недавние конкуренты, с иронией наблюдавшие за моим провалом, вновь подобрались ближе — толстые шмели, жужжавшие от тщеславия. Как если бы одно несчастье притягивало другое, к нам подсел Марчелло. Внезапно оробев, я умолк. Серьезная ошибка: он тут же пригласил Ребекку на танец.

Любой почувствовал бы в этих обстоятельствах то, что испытал я: внезапное ощущение одиночества. Возобновилась серия танцев в стиле диско. Я был неприятно поражен тем, что этот неаполитанский гуру, который казался мне сведущим только в позах йоги, танцевал с дьявольской ловкостью. С самого начала празднества я опасался, что у меня похитят мою нареченную в результате некоего происшествия, и вот это случилось. На плечи мне капля за каплей изливалась горечь и отравляла всякую радость. Взвешивая свою беду, я сознавал, каким должно быть счастье соперника, который выглядел полной моей противоположностью — иными словами, уверенным в себе, смешливым, предприимчивым. Ребекка дарила ему многообещающие взгляды, от которых у меня перехватывало горло: между ними рождалось понимание, так и не зародившееся между мною и ей. На меня она совсем не обращала внимания, и это подтвердило мои страхи. Они клонились друг к другу, чуть ли не соприкасаясь телами, затем поворачивались, сталкиваясь задами, и я ждал мгновения, когда они поцелуются. Было очевидно, что мне не удалось выказать такую оригинальность в своих танцевальных па: если подобные вульгарные телодвижения необходимы, чтобы понравиться, я предпочитаю отойти в сторону. Танец — сфера беззаконная, но полицейские функции исполняет взгляд каждого из зрителей. Малейшая неловкость представляется грехом для глаз, непростительной ошибкой в искусстве, целиком пространственном и визуальном. Столь жестокое зрелище окончательно похоронило мои надежды, и я нервно курил одну сигарету за другой. Никогда бы не подумал, что этот липовый йог может стать моим конкурентом. Зачем он влез в нашу и без того сложную игру?

— Уведет ее у вас прямо из-под носа, — взвизгнул калека, дохнув мне в лицо перегаром.

Он уже серьезно перебрал.

— Эта колдунья совершенно подчинила вас своей воле. Я же предупреждал. Да не закатывайте так глаза: вы ей приписываете необыкновенные поэтические достоинства, хотя единственная ее радость — выставлять мужчин ослами. Никогда не забывайте, что она так и осталась униженной женщиной, у нее крыша едет при воспоминании о своих несчастных годах. Вздорная баба, вот и все.

Улыбка его стала особенно ядовитой, словно он был счастлив констатировать извечную нутряную подлость человеческого рода.

— Оставьте меня, — попросил я.

— По-моему, вам не стоит упорствовать, вы для нее мелкая рыбешка.

Я проглотил грязное ругательство: он перешел допустимые пределы. Все во мне клокотало, я потерял контроль над собой и бросил ему в лицо:

— Не будь вы калекой, я бы вам морду набил.

— Воздержитесь от грубости, сохраняйте хладнокровие.

Я встал. Ноги едва держали меня, они были набиты мягкой резиной, и мне пришлось после нескольких шагов ухватиться за спинку стула, чтобы не упасть. Я бродил по залу в поисках полного стакана неважно чего, лишь бы это обжигало и оглушало. Все бутылки были пусты — люди надирались вдребезги, желая достойно отпраздновать последнюю ночь старого года, — и я спустился во второй бар, устроенный под лестницей. Я опустошил, глоток за глотком, два стакана чистого джина, стакан бренди и рюмку коньяка. Меня переполняли глупые мысли о мести, но на самом деле мне хотелось бы затопить их водопадом алкоголя. Я толкнул дверь и внезапно услышал яростное дыхание моря.

Косые струи дождя, густого как занавес, ударили мне в лицо. Я сделал несколько шагов по палубе под хлеставшим меня ливнем, задумчиво попыхивая сигаретой, ощущая смутную ярость унижения. Ветер доносил обрывки мелодий рока. Погода была ужасная, за несколько секунд я промок с головы до ног. И задрожал еще сильнее, когда увидел себя совсем одиноким в этой ореховой скорлупке, которая погружалась в жуткую декабрьскую ночь, в этот черный котлован, вздыбленный полярными ветрами. Казалось, в море возникли дыры: корабль падал в бездонный колодец, затем взлетал почти по вертикали, словно вытянутый к небу палец, потом начинал клевать носом. В своем несчастье я вспомнил Беатрису, вновь обнаружив в ней привлекательные черты: она была далека от совершенства, но хотя бы любила меня. Лучше синица в руках, чем журавль в небе. Мне следовало вернуться, оставаться на этой скользкой палубе было бы слишком опасно.