Владимир Маканин - Пойте им тихо

— Пусть веселится. День хороший, — сказал муж и опять со стоном принялся пить чай.

— Перебрал сегодня?

— Перебрал. Тебе жалко? — был простой и ясный ответ. Особенно это «тебе жалко?» было сказано ровно, спокойно, без малейшего наскока. Женщины в этой деревне не красавицы. Женщины незаметны, неярки и очень уступают мужчинам. Наш хозяин это подтверждал. Статный и породистый. Немногословный. Особенно же лоб был красив — большой и чистый лоб, в эту минуту весь в испарине от выпитого чая.

— Ваша девочка? — спросил он меня.

— Нет.

Мы рассказали, что взялись подвезти Машулю на машине, и что мороз, и что как это ее одну отпускают. Муж Анюты не ответил на это. Прихлебывая чай, он только сказал:

— Зареченская.

Мы с Андреем вышли. Андрея скоро зазвали дружки, а я бродил, смотрел — как солнце бьет в снег и как снег, не шелохнувшись, с абсолютной отдачей и ясностью его отражает. У зимнего переезда по-прежнему толпился народ. Подъезжали новые машины.

Из избы слышалось многоголосое пение:

и взлетали, как вспугнутые, женские высокие голоса. И кто-то частил на припеве. Слышались пьяные выкрики.

Я увидел знакомого. Вышел без пальто на мороз и стоял на крыльце тот паренек, что ехал с магнитофоном. За ним вышел и хозяин, толстый мужик. Этот улыбался, был доволен, что паренек хорошо у него в гостях выпил, все как надо. Паренек был без шапки, в спортивном пиджачке и, заплетаясь языком, все спрашивал — где находятся свиньи. Хозяин думал, что это пьяный лепет, и не отвечал, только махнул рукой:

— Будет… Будет тебе!

Запинаясь, едва не плача, паренек что-то растолковывал. А хозяин не понимал.

— Роза Петровна! — забарабанил паренек в окошко с улицы. — Роза Петровна, где же свиньи?

Роза Петровна кричала ему в окошко:

— Евлантьев! Зайди немедленно!

А он все стучал, звал, просил. Но было не до него, в избе пели. Записывали на магнитофон или нет — неизвестно, но пели.

— Да ну вас к черту. Роза Петровна! — крикнул паренек и сам, решительно пошел по узкой снежной тропке в глубь двора. С ним и хозяин. Хозяин ввел в хлев, там были два здоровенных кабанчика.

— Когда купил их, были малюсенькие. Как рукавички, — объяснял хозяин. — Всего за тридцать рублей купил…

— Как рукавички… Малюсенькие… — умиленно повторял пьяный парнишка и вдруг схватил кабанчика за бока. Тот, истошно вскрикнув, рванулся. За ним второй — оба кабанчика выскочили из хлева, сбились с тропинки и, неловко прыгая и дергаясь, бежали по глубокому снегу. Паренек тут же настиг одного из кабанчиков, схватил. Тот орал с перепугу, зарывался в снег. «Ну, покричи. Ну, подай голос», — просил парнишка и, нащупав коротенький хвостик, наматывал его на пальцы, дергал, тянул. Сказать, что кабанчик подавал голос — это ничего не сказать. С диким визгом он кое-как вырвался, парнишка успел схватить его обеими руками, и кабанчик тащил его, метра три вспахивая снег. Парнишка встал с улыбкой блаженного, лицо его было залеплено снегом. И тут же прыжком он кинулся на второго и взял-таки его мертвой хваткой. Кабанчик орал. Хозяин корчился в снегу от смеха. Выскочившая в накинутом пальто Роза Петровна кричала строгим голосом:

— Евлантьев! Евлантьев, прекратите!

А парнишка, прижимаясь лицом к щетине, улыбался и повторял:

— Первый раз живых увидел. Никогда их не видел… Первый раз!

И вот он возвращался в избу, весь в снегу, с улыбкой счастливого человека (и с темной отметиной на щеке — кабанчик все же лягнул). Трогая эту отметину, паренек сиял:

— Это он любя… Это он мне на прощанье.

Увидел я и первооткрывателя: Ермилов сидел с хромым председателем на заснеженном крыльце будущей столовой для проезжающих. Они вели шепотом напряженный разговор.

Затем Ермилов встал, отбросил папироску и сказал громче:

— Болты, ключи гаечные, шестеренки — четыре ящика!

У председателя, видимо, заколотило в сердце.

— Сколько ж они просят?

— Тут не просят, тут давать надо. Шестьсот за все. Триста сейчас, а триста захватят на обратной дороге.

Председатель закачал в ужасе головой, трусовато заойкал:

— Нет, боже мой, нет… Откуда такие деньги?

— Давай, тебе говорят, не жмись… А еще председатель! Тебе сторожем быть, а не председателем!

— Уж очень… оно ведь дорого. И притом ворованное ведь продадут, а?

— Тебе-то что? Или думаешь, ворованные болты без резьбы бывают?