Юлий Дубов: Теория катастроф

Юра быстренько начал соображать. На предлагаемой ему сделке он терял немногим больше тысячи долларов, но приобретал расположение важного начальника. Игра явно стоила свеч.

— О чем речь, Петр Иванович! — сказал Юра. — Как фамилия вашего протеже?

— Кого?

— Вашего человека?

— Пис-ку-нов, — по складам выговорил Петр Иванович, на секунду замешкавшись. — Игорь Матвеевич Пискунов. Ветеран войны, между прочим. Вы уж с ним поласковее.

Пискунов, как и было обещано, появился через час. Он был стар, неухожен и грустен. Жеваные серые брюки пузырились на коленях и волнами спускались на потрескавшиеся от времени ортопедические ботинки. Из-под обтерханного рукава потемневшей от многочисленных стирок рубашки трогательно выглядывали наручные часы “Победа” с разбитым стеклом. На исполосованном красными прожилками носу криво сидели очки. Одна из дужек была перебинтована медицинским пластырем. Дрожащей рукой в старческой сеточке морщин он извлек откуда-то завернутую в газету пачку.

— Вот, — каким-то дребезжащим и больным голосом произнес Пискунов. — Вот. И еще я письмо принес.

Пока Юра пересчитывал деньги, Пискунов вытащил из брючного кармана пропотевший листок бумаги, бережно разгладил его рукой и положил на стол.

Это было письмо Комитета по социальной защите населения, в котором П.И. Тищенко слезно умоляли оказать посильное содействие ветерану и инвалиду И.М. Пискунову, перенесшему тяжелую полостную операцию, и оказать ему материальную помощь, необходимую для улучшения жилищных условий. Сверху красовалась резолюция Тищенко: “Тов. Кислицыну Ю.Т. Прошу рассмотреть согласно договоренности”.

— Зять, — сказал Пискунов, когда Юра дочитал письмо. — Бывший.

— Что? — не понял Юра.

— Петр Иванович — мой зять, — разъяснил Пискунов. — Бывший зять, то есть. Он на моей дочке был женат, а потом развелся и женился на молоденькой. Мне не к кому пойти было. Пошел к нему. Он сказал принести письмо. Я принес. Он к вам направил. Вот.

— Понятно, — протянул Юра. — Ну и как же вы хотите за две тысячи улучшить свои жилищные условия?

— Я подожду, — прошептал Пискунов, и на глаза его навернулись старческие слезы. — Я подожду год. Тогда уже будет шесть тысяч. А еще через полгода — девять. Мне хватит. Мне же много не надо. Лишь бы отдельная… Чтобы сестра могла переехать…

Юра не был сентиментальным человеком. Но спокойно смотреть на этого горестного старика и понимать, что тот отдает последнее и что это последнее пойдет вовсе не на покупку мини-квартиры для него, а в карман Халамайзеру, Юра не мог. И он уж решился было вернуть деду деньги и отговорить его от участия в афере, как снова добралась до него приемная Тищенко.

— Тут такое дело, — с места в карьер заявил Тищенко, будто бы беседа их и не прерывалась. — Надо помочь. Вы у него сейчас примите, как договорились. А за бумагами “Форума” скажите, чтобы завтра пришел. С утра. А сейчас трубочку ему дайте.

Пискунов, узнав, что сейчас с ним будут говорить, встал, поскрипывая суставами, неторопливо накрыл пачку денег письмом из Комитета социальной защиты, стыдливо придвинул поближе к себе, взял трубку, согнулся чуть не вдвое и почтительно промычал:

— Слушаю вас.

Он долго слушал, попеременно останавливая взгляд то на Юре, то на замаскированной пачке, потом еще раз произнес: “Слушаю” — и протянул трубку Юре обратно, дав понять, что разговор закончен.

— Мне Петр Иванович сказал, чтобы я все пока у вас оставил, — сообщил дед. — До завтра. А сегодня он хочет с вами встретиться. Переговорить. Я за вами вечером зайду. В половине седьмого. Провожу.

В половине седьмого дед уже терся у входа в фондовый магазин. Дождавшись Юру, он двинулся ему навстречу, протягивая вперед полиэтиленовый пакет с чем-то круглым и тяжелым. Из сбивчивых объяснений Юра понял, что дед с первого взгляда полюбил его как родного и хочет сделать ему ценный подарок. Потому что такие хорошие люди встречаются очень-очень редко. Подарок представлял собой две трехлитровые банки с помидорами, которые дед вырастил самолично и замариновал по старинному рецепту. Дед заставил Юру открыть пакет и рассмотреть банки тут же на улице. Каждая банка была аккуратно завернута в газету “Труд”, на крышке красовалась аккуратная наклейка с написанной химическим карандашом датой изготовления, а внутри, в мутном рассоле, посреди укропа, чеснока и смородиновых листьев, виднелись удивительно одинаковые по размеру и цвету помидоры. Заметив любопытствующие взгляды из еще не рассосавшейся очереди за бумагами “Форума” и откровенно хамскую ухмылку водителя, Юра заторопился и запихнул деда в “Вольво”.