Рита Мэй Браун: Гранатовые джунгли

- Как это нечего? - вмешалась Флоренс. - Сюда заявятся копы, и тебя уволокут, если ты станешь ввязываться в драки, будто какое-нибудь отребье. Что с Лейтоном? Ты его, надеюсь, не убил?

- Да нет, не убил, хотя я бы выкручивал ему шею, пока у него язык бы до земли не свесился. Карл проходил мимо, когда шел домой, и нас разнял. Теперь он там, старается как-то примириться с Лейтоном. Вы же знаете Карла, он такой, что всякого угомонит. Он послал меня домой, сказал, что от меня там никакого толку.

Дженнифер подошла проверить бобы, кипящие на плите. Эп глядел в пол, уставившись на свои грязные ботинки.

- Милая, - заговорил он, - наши мальчики не глупые. Из них выйдет толк, вот увидишь. Когда я увижу, что из них выйдет толк, я буду еще больше рад, чем сегодня, когда поколотил Лейтона.

Дженнифер повернулась от кипящей воды, снова вошла в комнату, подошла и поцеловала его.

- Конечно, из них выйдет толк. Правда, по-моему, драка для них не самый хороший пример.

Робкая улыбка появилась на лице Эпа, он положил руку на ее раздувшийся живот и поцеловал ей руку.

Карл вошел в дверь и с шумом бросил свою серую рабочую шапку на вешалку. Тогда мы все закричали «ура!» Под мышкой у него был большой кусок мяса, завернутый в жирную бумагу от мясника. Золотой зуб у него во рту блестел, когда он улыбался.

- Сейчас, ребятишки, будет похлебка из ягненка. Сегодня кое-что осталось, и я принес домой. Так что прочь морковь и сельдерей, ждем похлебку!

Кэрри бочком подобралась к Карлу и зашептала ему в ухо. Он похлопал ее по плечу и сказал, что все отлично.

Я подбежала и прыгнула ему на шею.

- Папа, папа, покружи меня, пока голова не закружится!

- Ну хорошо! Второй пилот, слушай первого пилота! От винта-а-а!

Карл много работал, и его крепкое, мускулистое тело уже начинало изнашиваться до срока, не так, как у Дженнифер, но было каким-то сникшим.

Покружив меня, он подошел к Эпу и спросил его, как он себя чувствует. Эп взглянул на Карла, как мальчишки смотрят на своих отцов, хотя Карл был всего на десять лет старше.

- Ужин почти готов, ребята. Расчистите этот стол, и уберите эти чертовы тряпки подальше, - объявила Кэрри позже. Дымящийся котелок принесли на стол, и мы с Лероем спорили за место рядом с Карлом. Дженифер и Эп смотрели друг на друга через стол, а Флоренс работала языком больше, чем обычно, но на этот раз в ее голосе не было язвительности. Она хотела все сгладить. Лерой забывал таскать мясо из моей тарелки, а Кэрри смеялась всему, что ни скажет Карл. Карл говорил больше, чем я слышала от него за всю свою жизнь. Он рассказывал истории про Майка-Верняка, дородного парня, на которого он работал в мясницкой лавке, и отпускал шуточки над президентом Соединенных Штатов. Взрослые смеялись над такими шутками больше, чем над всем остальным, но я их не понимала. В школе нам говорили, что президент - самый лучший во всей стране. Я-то знала, что самый лучший во всей стране - это мой папа; только не вся страна об этом знала, вот и все. Так что, по-моему, ничего плохого не было в том, что Карл смеялся над президентом. И вообще, откуда мне было знать, что этот президент настоящий? Я же его никогда не видела, только картинки в газете, а их могли и подделать. Как можно знать, что кто-то на самом деле есть, когда никогда с ним не виделся?

Дженнифер теряла вес, вместо того, чтобы набирать, как обычно бывает, когда ждешь ребенка, но ребенок должен был появиться так скоро, что никто не обращал на это много внимания, кроме Кэрри. Когда подошло время Дженнифер отправляться в больницу на Джордж-стрит, все казалось в порядке. Она родила ребенка, его назвали Карлом, в честь моего папы, но он прожил всего два дня. Она не вернулась домой. Взрослые меньше внимания обращали на нас, чем обычно. Однажды я пришла домой, села на крыльце и стала слушать, что говорили в доме Флоренс, Кэрри и Эп. Была жаркая, липкая ночь. Лерой сидел на крыльце и плевался арбузными семечками, так что мы оба сидели и слушали.

Голос Эпа звучал так, как в какой-нибудь радиопередаче. Еще хуже, чем когда его ударили ножом.

- Кэрри, она никогда не говорила мне, что ей больно. Она ничего мне никогда не говорила. Если бы она сказала, как она себя чувствует, я бы ее к доктору повел.

Флоренс отвечала спокойно, даже сурово:

- Моя дочь Дженнифер никогда себя не ставила на первое место. Она считала, что доктора - люди слишком важные, и что бы ни творилось с ней, это из-за ребенка, поэтому скоро должно было пройти. Не вини себя, Эп. Она сделала то, что считала верным, и, Бог свидетель, даже когда мы все будем работать, мы не сможем заработать столько, чтобы ее выручить. Она об этом тоже думала.