Анна Ривелотэ - Река Найкеле

Как было бы славно полностью сменить реальную жизнь на виртуальную. Слиться с выдуманным образом в ЖЖ, стать пушистым рыжим ангелом, вербальным источником чужой радости. Мой передатчик вечно наполнял бы эфир словами, а приемник всегда работал на волне благодарности и восхищения. В прежние времена люди были сильными и пламенными; если уж они продавали душу Дьяволу, то за вполне осязаемые вещи. Я, конечно, понимаю, что в большинстве случаев Перекресток для блюзмена — лишь метафора. И все же сто лет назад никто не отправился бы на Перекресток ради того, чтобы стать литературным персонажем. А сегодня торговля душами идет прямо по проводам и каналам спутниковой связи. Нет нужды отрывать себя от кресла перед монитором, и нет такого Перекрестка, на котором Незнакомец предложил бы мне скрепить Договор кровью. Потому что моя душа в двоичном коде уже выставлена на интернет-аукционе. Дело за малым: избавиться от телесной оболочки с ее пораженными клетками, с мертвыми нейронами, кариозными полостями, атрофированными тканями и ороговевшими частицами. Тогда я стала бы чистым эфирным созданием, искрой вселенской любви; если бы даже со мной происходило что-нибудь плохое, это было бы как бы немного не всерьез, такие посты можно было бы проскролливать без ущерба для здоровья.

Эта мысль утешает меня, мысль о том, что я превращаюсь в чистое искусство, оставляя вокруг себя в реале лишь самое необходимое. Это воплощение в жизнь моей идеи фикс об идеальном вычитании, о сведении самого себя к великолепному, совершенному минимуму. Мне уже почти хорошо. Пойду пожарю рыбную котлетку.

И вот со своим первым мужчиной я вкусила плод с древа познания добра и зла. Добро было в том, что я внушаю глубокие чувства. Зло было в том, что близость мужчины не избавляет от иррационального ужаса. А я так надеялась.

Мы учились в одном — выпускном — классе. На переменах целовались прямо в школьном коридоре. Иногда в раздевалке я находила свое пальто завернутым в его шубу, застегнутую на все пуговицы: одноклассницы завидовали. Он пригласил меня встретить вместе старый Новый год. Я твердо решила расстаться с девственностью при первом удобном случае, поэтому недолго думая согласилась. Но дело было в Советском Союзе (моя милая потерянная родина, на которую никогда не вернуться!), и я целомудренно прихватила с собой ночную рубашку из белой марлевки в голубых цветочках и с оборками. Раздеться догола в тот раз так и не решилась, поэтому девственность временно осталась при мне: моя ночнушка не вызвала в мальчике желания.

И целую четверть — будничный дневной секс после уроков. Он занимался стендовой стрельбой и так хотел произвести на меня впечатление, что иногда устраивал пальбу из ружья прямо у себя в комнате. Мы слушали поочередно свои любимые пластинки — Лед Зеппелин (мою) и Юрия Лозу (его). На весенние каникулы он пригласил меня в путешествие. Мама не отпустила, и я уехала без разрешения.

Прекрасный изразцовый Самарканд, густо заплеванный насваем. Голубые купола. Персики в цвету. Навруз: руки местных женщин раскрашены хной, местные мужчины готовятся резать русских. Жар под сорок и кровь носом, безудержным потоком, «скорая помощь», я валяюсь на диване, бледная как полотно, обложенная окровавленным тряпьем, и потолок надо мной вращается со скоростью лопастей вентилятора. Мы занимаемся любовью целые ночи напролет, нам нужно успеть как можно больше, потому что скоро, очень скоро я покину его, и мы оба об этом знаем. На площади Регистан мы находим случайно незапертую дверь внизу одного из минаретов. Внутри — полуразрушенная винтовая лестница, крошащаяся и осыпающаяся под ногами, летучие мыши, жуткие и молниеносные, и запах — наверное, так пахнет само Время. А на самом верху теплый апрельский ветер. В былые времена с минаретов бросали женщин, которые были неверны своим мужчинам. Иногда я думаю, что мне следовало умереть именно в тот день и именно так. К сожалению, смерть — не та вещь, которая может послужить уроком на будущее.

Поздним вечером курим на детской площадке. С крыши светят накрест два прожектора. В лучах чернеют мокрые ветки и носятся все те же летучие мыши. Инфернальную картину довершает внушительных размеров бюст В. И. Ленина — в чертах его лица явно угадывается примесь узбекской крови. Я собираюсь оставить мальчика, и это со мной в первый раз. Я и понятия не имею о том, как сильно полюблю вкус этих слез. О том, что однажды, спустя шестнадцать лет, записывая эту историю, почувствую во рту их карамельную сладость.