Холдор Вулкан - Жаворонки поют над полем

Тройняшки перестали смеяться. Поэт Подсудимов стал успокаивать жену, поглаживая ей черные локоны волос, похожие на шелк.

— Не плачь, дорогая, перестань — сказал Поэт Подсудимов. Ну, что поделаешь, чек пристрастился к алкоголю и превратился в раба бутылки, словно джин, и теперь оттуда ему не выбраться. Может, он с горя спился, кто знает. Есть такие люди, которые не знают меру, то есть не умеют пить. На самом деле выпивать и знать определенную меру это, в некотором роде, искусство. Овладеть этим искусством не каждому дано. Яд в небольшом количестве может действовать на больной организм, словно мед. А употребляемый мед в большом количестве может превратится в опасный яд и убить человека. Сама знаешь, я тоже пью крепкий саке, но в меру. Ты так сильно не переживай, милая. Бог даст, он тоже бросит эту вредную привычку и всё будет хорошо.

И, надев на ноги резиновые сапоги, он побежал в сторону, где мучился пьяный Гуддаводжитходжа, валяясь в грязи.

— Вставайте, Гуддаводжитходжа. Давайте-ка я Вам помогу подняться — сказал Поэт Подсудимов, подойдя к Гуддаводжитходже.

— А хто Вы такой?.. Хык… А что Вы тут ддд… делаете, гспди?.. — сказал Гуддаводжитходжа, еле выпрямляя спину и скользя на скользкой дороге словно новичок на ледяной арене, где учат на фигурному катанию.

Тут Гуддаводжитходжа снова стал падать и его ухватил Поэт Подсудимов как опытьный фигурист, который удерживает свою партнершу, чтобы она не упала на лёд. Но, поскользнувшись, они вдвоем упали ничком в лужу, которая образовалась после ливневого дождя, куда несколько раз успел упасть Гуддаводжитходжа.

Увидев это, Маторкардон, Чотиркардон и Буджуркардон, не удержавшись, снова начали хохотать, как зрители, которые угорают от смеха во время просмотра смешное представления с участием Чарли Чаплина. Особенно смешно было, когда Поэт Подсудимов поднялся, и, показывая белые зубы, повернулся к ним лицом, грязным как у шахтера из Кузбаса, Сарвигульнаргис тоже засмеялась.

— Отпустите меня, товарищ дружинник! Чо Вы прицепились ко мне как пиявка?! Я не хочу попасть в вытрезвитель! Где я воще?.. Отдайте мой лисапед… Я поеду на нем в кругосветное путешествие… — сказал Гуддаводжитходжа.

— Да что Вы, на самом деле, Гуддаводжитходжа, какой я Вам дружинник. Я же муж вашей сестры и приемный отец Ваших племянников Поэт Подсудимов. Вы что, не узнаете меня? Пойдем к нам в дупло, гостем будете. А кругосветное в путешествие отправитесь завтра. У меня есть японская водка Саке, которую сам готовил из риса — сказал Поэт Подсудимов крепко ухватив Гуддаводжитходжу.

— О, японская водка, говорите? Ну, тогда мы должны поспешить. Я очень люблю употреблять японскую водку… А кругосветное путешествие подождет… На следующей неделе поеду — сказал Гуддаводжитходжа, и они направились в сторону тутового дерева, в дупле которого жила семья Подсудимовых.

После того, как солнце село за горизонт, огромная стая ворон прилетела на ночлег и расположилась на верхушках высоких тополей вокруг полевого стана. Сидя на оголенных ветках деревьев, вороны хором шумели, оглушая окрестность своим карканьем. Многие из них роняли на землю орехи, которые держали в своих клювах. Сын Фариды Мекоил взял один из этих орехов, разбил его камнем и стал есть. Но, Фарида прибежала вовремя, и отняв разбитый орех у сына, стала упрекать его.

— Не ешь эти орехи! — сказала она. Гляди, вороны пробили их насквозь своими клювами! Они грязные! Если будешь есть их, ты можешь заболеть птичьим гриппом.

Вороны успокоились только с наступлением темноты. Фарида уложила детей в постель, рассказала им несколько узбекских народных сказок, и дети крепко уснули. Фарида лежала в ночной тишине, прислушиваясь к урчанию далекого, одинокого трактора, который работал во мгле на полях, окутанных туманами. Она думала о трактористе который рассказывал ей о своей несчастной любви. Бедный Газинияз, может он сейчас поёт печальную песню во весь голос, под шум трактора, глядя на поле, сквозь туман, который разрезает своим острым рыжим светом фар его единственный друг трактор «Алтай». Может быть, он с горячими слезами на глазах, вспоминает и мысленно разговаривает своей возлюбленной девушкой, которая умерла.

— Эх, почему многие и многие влюбленные разлучаются со своими возлюбленными? — подумала Фарида, глядя в ночное окно. За окном слышался тоскливый голос одинокого трактора, который доносился издалека и чудился ей симфонией ночных, безлюдных полей. Это симфония придавала ей душевное спокойствие. Внимая этой симфонии, она не заметила, как уснула. Ей снова снился сапожник Гурракалон, который сидя у открытого окна, шил для императора страны из резины тракторных шин пуленепробиваемые резиновые сапоги, шестьдесят шестого размера с золотыми подковками. За окном шел косой дождь. Фарида стояла у окна с биноклем в руках, который по указанию председателя колхоза Турсуна Таррановича дали Гурракалону, когда он работал сторожем кукурузного поля во сне. Она смотрела в бинокль на дождливый город, и увидела вдали репрессированного поэта с петушиным лицом, с птичьими глазами, с плоской головой и длинной шеей. Он стоял под печально светящим уличным фонарём во фраке и в соломенной шляпе, держа дырявый зонтик в чересчур коротких руках, и глядел на льющийся дождь. Он выглядел как пугало, который остался один на краю осених полей, под косыми дождями в холодные ночи. Репрессированный поэт смотрел с опаской вокруг и, записывал что-то в свой маленький блокнот в водонепроницаемом переплете, со сломанным калькулятором. При свете уличного фонаря, он писал мелким шрифтом на латыни. Он писал стихи маленьким карандашом.