— Может, требуется письменное признание? — приподняла она бровь.
— Все до конца.
— Ах, вот как! — сказала она, слегка рассердившись.
— Помнишь, как ты впервые явилась ко мне — ты видела, над чем я тогда работал?
— Я никогда не лгала тебе о твоей работе. Никогда. Никогда.
— Я не о картине.
— Да, ты сделал прекрасные зарисовки насекомых.
— Мухи, осы, несколько бабочек.
— Я еще подумала: «Как удачно, он умеет рисовать». — Она покраснела. — Поторопила события.
— Так вот, Сигнальная Диопсида…
— Майкл, ты мне рассказывал. Борободур, ведь так? Большая редкость, но Бойлан поймал ее возле своего дома.
— Борборойдини. Вомбатова Муха.
— Знаю.
— Когда мы смотрели «Toir en bois, quatre» в офисе мистера Маури, я видел Сигнальную Диопсиду, запутавшуюся в паутине на обратной стороне. Это насекомое в других местах не водится, кстати говоря.
На миг она опешила, но потом словно даже обрадовалась.
— До чего ж ты умный! — улыбнулась она мне.
— Ага.
— Тогда скажи мне, любимый, как мне удалось уменьшить ее в размерах?
— Расскажи ты.
Тут в баре выключили свет, и Марлена потянулась ко мне через влажный ламинированный стол и поцеловала прямо в рот.
— Сам догадайся! — поддразнила она.
«У Фанелли» закрывался, мы выбрались наружу, потащились но скользким камням мостовой к себе в большую темную мансарду.
Больше мы ни о чем не говорили, но любовью в ту ночь занимались так, словно хотели разорвать друг друга в клочья, истерзать насмерть, сожрать. Скрыться под дивным чудом чужой, возлюбленной плоти.
Сиденья в самолете чересчур узкие, крыша низкая, но Оливье дал мне еще две желтые таблетки, и вскоре мне очень даже понравилось быть среди облаков. Папаша никогда ничего подобного не видел. В жизни не видел. И короли Англии тоже. Никто в Святой Библии не видал ничего подобного, разве что им было даровано видеть при ВОЗНЕСЕНИИ. Черный Череп не мог бы вообразить себе, что я, его РАЗОЧАРОВАНИЕ, вознесусь над землей, кругом ангелы и херувимы, сердце и артерии просвечивают насквозь, бултыхаются в небесах, словно мячик для пинг-понга, залетевший в сапог.
Ночью небеса обращаются в бесконечную реку, душа моя — промокашка, утонувшая в чернилах. Оливье не смотрел в окно, говорил, это напоминает ему о том, что он — ничтожество. Потом сказал, что он хочет стать ничем. Сказал, ничего ему не нужно, кроме Марлены. Плевать, что она подожгла среднюю школу в Беналле. Когда он узнал об этом, это был шок, но теперь ему все равно. Пусть и его сожжет.
Стюардесса спросила, хочет ли он выпить. Он сказал, что с него хватит 30 000 футов высоты.
Я выпил пива.
От Оливье пахло туалетной водой и тальком, как от ПОПКИ МЛАДЕНЦА. Стюардессы к нему ТАК И ЛИПЛИ, едва мы вошли в самолет, я видел, как его красивый белый пиджак сквозит сквозь их толпу, и видел легкое серебристое сверкание, мотылька, вылетевшего из ночи, повисшего на стене над женским изголовьем.
Он мне шепнул, что ему плевать, пусть жена оказалась ПАТОЛОГИЧЕСКОЙ ЛГУНЬЕЙ, лишь бы она перестала его жалеть. Почему бы ей не поступить как всякой нормальной женщине и не бросить его?
Он сказал, что Марлена влюбилась то ли в моего брата, то ли в его работу, разве с ней поймешь? Она — романтическая дура, понятия не имеет, какие опасные типы все художники.
Я сказал, что вполне это понимаю.
Он сказал, что очень хорошо это знал с самого дня своего появления на свет.
Я сказал — со мной то же самое. В точности. Когда он прибавил, что его отец был эгоистичной свиньей, я пожал ему руку.
Стюардессы принесли обед на подносе, и Оливье решил взять ГЛОТОК СПИРТНОГО, то есть попросту виски. Я выпил пива.
ДВА ТРИ ЧЕТЫРЕ ПЯТЬ ПРЯЧЬСЯ ВЫХОЖУ ИСКАТЬ.
Оливье поглодал немножко свой ЗАЯЧИЙ КОРМ, но потом ему надоело, и он принялся расставлять бутылки словно шашки на подносе.
Предложил рассказать мне, какие таблетки он принимает.
Пускай, я не против.
Он восхвалял ТЕМАЗЕПАМ, но АТИВАН, сказал, тоже неплох, а как я отношусь к ФИРМЕННОМУ ВАЛИУМУ? Дальше больше. Эти, по крайней мере, я знал по имени, но, кажется, он еще принимал АДДЕРАЛ.
Заглотал таблетки КОДИС и две-три разноцветные капсулы, запив тасманским пино-нуар, дескать, вино здорово ИНТЕНСИФИЦИРУЕТ действие лекарств.
Не считай меня пьяницей, старина Хью. Ты же видишь, как я страдаю. Я люблю ее, но она страшная, страшная женщина.
Я не знал, как ответить, ведь Марлена была моим другом, и они с моим братом ТРАХАЛИСЬ КАК КРОЛИКИ при полном моем попустительстве. Может, я СООБЩНИК ПОСТФАКТУМ, вот как это называется. Сколько раз в ночи я прятал голову под подушку, чтобы ничего не слышать.
Читать дальше