Ассия Джебар - Жажда

Лейла же, рассказывала я, никогда не была сентиментальной. У ее мужа было прекрасное положение, приличное состояние, и она с самого начала приручила его родителей, став полновластной хозяйкой дома, а это было главным для нее…

Зло душило меня; Джедла плохо скрывала свое разочарование: все эти «мелочи» не волновали ее. Тогда я выплеснула ей семейную «подноготную», которую она и ждала от меня. В прошлом году, рассказывала я, одна из моих кузин сбежала из дому с молодым человеком. И тихо добавила: «С европейцем!» Ее родители все уверяли нас потом, что она уехала лечиться за границу. А одна моя подруга, у которой была безупречная репутация только потому, что она умела удачно и незаметно устраивать свои похождения и подбирала себе, дождавшись случая, только «хорошие партии», жила в свое удовольствие… Я приводила Джедле и другие подобные забавные «примерчики», которые волновали моих жадных до сплетен сестер. Так, я рассказала о своей молодой тетке, непорочной и наивной, которая вышла замуж в глубинке и попала в богатую семью одного местного святого. И была постоянно беременна. Пять раз рожала она девочек, а на шестой раз муж, отчаявшись, заставил ее избавиться от ребенка. Она приехала в Алжир, и ею занялась потихоньку Лейла. И надо же было так случиться, что именно на этот-то раз родился бы мальчик…

Постоянная обязанность будоражить душу Джедлы, насыщать ее тем, что ей хотелось узнать, измотали меня вконец за те несколько дней, что я рассказывала ей все эти глупости. Но вместе с безразличием привычки я обрела и свою былую трезвость, и горькую ясность ума. Зачем, думала я, сюсюкать с ней о моем отце, например? Или о том, что Мирием покорна своему мужу? И о том, что Лейла испытывает странное удовольствие от того, что содержит прислугу европейского происхождения, что она хочет убедить саму себя, что деньги, свобода, «европейское» образование всех нас испортили, а уж меня-то больше всех других? Зачем Джедле вообще знать, что, конечно же, Лейла права?

Я ответила на письмо Али. В нескольких словах успокоила его, что Джедла никогда еще не была такой спокойной, в таком хорошем расположении духа. И отправила письмо, без всяких угрызений совести. В тот момент у меня и мысли не было поторопить его с возвращением, дабы уберечь свою жену — и меня тоже — от того, что мы затеяли.

Я была уже готова на все. Хотя, по правде, временами мне было больно и трудно переносить наше заговорщичество и точившую меня изнутри ненависть. Я искала спасения в общении с Мирием, но напрасно. Потому что уже не могла больше находиться вдали от одинокого жилища и дикого сада, где обитала Джедла.

Отрешенность и сосредоточенность Мирием на самой себе и на предстоящих родах, ее сияющее довольством лицо раздражали меня, действовали даже как-то оскорбляюще. В придачу ко всему ее муж меня теперь попросту игнорировал. Я даже уже грустила о том времени, когда он испытывал ко мне презрение и я, по-детски стараясь спровоцировать его, закуривала в его присутствии сигарету, ходила в брюках, вызывающе вела себя, а он демонстративно молчал. Единственно, с кем он смеялся, позволял себе расслабиться, были его дети. Тогда я видела на его неприятном лице выражение счастья, которое смущало меня. Каждый вечер он уходил после ужина погулять перед сном с Рашидом, и я почти ревновала их друг к другу, видя, как они идут вдвоем по дорожке сада в молчаливом согласии. От нечего делать я много спала или дремала. Забыла и о море, и о машине, и о своих одиноких прогулках. Все утешала себя тем, что эта серая жизнь помучает меня еще недельку, а потом приедет Али и необыкновенные события обрушатся водопадом.

Расслабленная, вялая, утомленная, я целыми днями валялась в кровати и все мечтала о том, когда же я начну играть свою роль в готовившемся спектакле. Словно иная, полная драматизма жизнь должна была раскрыться передо мной, и я чувствовала себя созданной для нее.

Время текло в приятной томительности ожидания. Медлительная истома долгих летних дней была пропитана близящейся развязкой. Я заставляла себя подняться, чтобы пойти повидаться с Джедлой. Хотя не испытывала в этом особой нужды — она как бы всегда была рядом со мной.

Я помню день, когда я прервала это свое ожидание. Мирием попросила меня исполнить кое-какие поручения в Алжире и привезти к нам Лейлу. Накануне мне передали, что Джедла собирается ко мне присоединиться. И мы поехали вместе. Она молчала всю дорогу. Взгляд ее снова блестел, пылал каким-то внутренним светом. Я не осмелилась ее ни о чем расспрашивать. Я знала уже по опыту проведенных с ней в полном молчании дней, что в такие минуты она становится совсем недосягаемой и чужой.