Ассия Джебар - Жажда

Я всем, кому могла, пожала руки, раздарила улыбки, что-то пожелала на дорогу, что-то пообещала — словом, сделала все, чтобы как-то смягчить минуты прощания. И вдруг она возникла передо мной.

Все произошло мгновенно. Я ей было машинально протянула руку, как и всем остальным. И вдруг увидела ее лицо рядом с моим. Потом услышала, как произношу, волнуясь:

— Я хотела бы тебе писать, встретиться с тобой…

Она впервые улыбнулась мне. И улыбка ее была такой же ободряющей, как и рукопожатие.

— С удовольствием, — ответила она мне. — Я буду счастлива и видеть тебя, и переписываться с тобой.

Мы остались с ней одни, сама не знаю, как это случилось. Обменялись адресами. Мне казалось, что это сон. И когда я вернулась вечером к себе, то все никак не могла успокоиться, испытывая такое же ощущение счастья, как после первого свидания.

Долго я еще была во власти воспоминаний о первых моих девических волнениях, об испытанном мной тогда смятении чувств. Я вдруг ощутила себя старухой — такое случилось со мной впервые. Мне стало ужасно грустно. Машина ровно катилась по шоссе. Мои друзья сидели сзади тихо, словно оцепенели оба. Я больше ни о чем не размышляла, погрузившись в покойную тишину пустынной дороги, в прохладу летнего вечера. Что-то во мне оборвалось, рухнуло. Я остановила машину около двери их дома. Они собирались уже выйти, как вдруг Али радостно вскрикнул: прямо перед нами стоял Хассейн, видимо давно поджидавший нас. На лице его блуждала вечно ироничная улыбка. А я-то о нем уже совершенно забыла.

Он посмотрел на меня, и в его взгляде вспыхнули злые огоньки. Я поняла тогда, что близится развязка, что-то ждет своего разрешения. Возможно, тому виной была всего лишь золотая леность этих летних дней, их сонная одурь и смутная радость надежды, охватившей меня…

И действительно, дальнейшее развитие событий было бурным, хотя внешне приезд к нам Хассейна вроде бы ничего не изменил в нашей жизни. Я снова взялась за свою дипломную работу. Сама по себе она меня не очень-то интересовала, но это было способом убедить отца, что мне лучше всего быть в Париже, чтобы защититься и получить диплом. Я садилась теперь каждое утро за письменный стол и зевала от тоски. После обеда я иногда заходила к Джедле, мы проводили время с ней вдвоем или же всей нашей компанией отправлялись на какой-нибудь дикий пляж; возвращалась домой я поздно, и Хассейн меня провожал. Мирием в связи с этим не стеснялась меня расспрашивать, как идут его адвокатские дела и приносят ли они ему доход; а ее муж только презрительно смотрел в мою сторону.

Я на какое-то мгновение испугалась, увидев Хассейна, внезапно появившегося тогда перед нами. Испуг этот быстро прошел, и я даже не поняла, в чем дело. Подумала, что это все из-за стеснительности, которую я стала испытывать к нему, когда наши отношения утратили былую ясность. Я не забыла, как внезапно и резко он со мной расстался. И я решила с тех пор вести себя с холодным высокомерием. Я не боялась его. В конце концов, ведь это он вернулся, значит, я была сильнее.

И когда впервые после его возвращения мы остались наедине, меня озадачило и смутило его новое настроение. Обычно он злословил, и я уже привыкла к его цинизму. Это придавало нашим разговорам особую остроту, резкость, подхлестывавшую меня, превращавшую наш диалог в некое подобие дуэли. А теперь все наоборот, он был молчалив, угрюм. Я даже не знала, что и подумать об этой его немоте. Единственное, что осталось от прежнего, — его откровенность.

— Вы можете торжествовать победу, ибо я вернулся, дорогая моя Надия, — сказал он мне дерзко. — Но ваша победа легко вам досталась. В Алжире царит такая же скука, как здесь, когда идет дождь. Да я и не знаю к тому же никакого другого побережья, где бы можно было так приятно провести время. Хотя и не думаю развлекаться, — быстро добавил он, увидев, что я готова возразить ему. — Мне не привыкать жить в скуке и безразличии к окружающему. Буду смотреть только на вас. Может быть, меня ждет увлекательный спектакль!

Я не уловила в его взгляде никакого вызова, он вроде бы и не хотел провоцировать меня, тем не менее я его сразу же возненавидела. А он продолжал все тем же тоном:

— В глубине души, мой ангел, — (так называл он меня раньше, когда бывал в особенно хорошем расположении духа, то есть когда выпьет или когда, как это я поняла после, хотел обладать мной), — в глубине души я возмущаюсь вами. Вы как я, вас ничего не угнетает, у вас трезвый ум и холодное сердце. И однако вы богаче меня: вам удается развлечься, посмеяться. Когда-нибудь вы поделитесь со мной, надеюсь, вашим секретом.