Илья Троянов - Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом

Палец пронзает воздух, вниз по улице, у основания ногтя черное пятно, другая кисть согнута, линия жизни — глубокая, несмываемая тень, рука несколько раз выброшена вперед, снова падает… All'incrocio vai sempre dritto… [20] Дойти до перекрестка, и все время прямо… (ит.) ладони сходятся тыльной стороной, снова расходятся, повисают у бедер, потом рука с черным ногтем снова взмывает вверх, чуть растопырив пальцы, большой в этом не участвует, перескакивает подобие шепота, раскрытая ладонь подчеркивает Basta , дырки между зубами завершают описание пути.

Il mercato è là.

Grazje, Sinjor. [21] Базар там. Спасибо, синьор (ит.).

Сколько можно глядеть на облака, пока заботам не станет тесно на небе, пока закаленные непогодой стены не рухнут, поднимутся, снова рухнут, глядеть на трещины в скамье, белые чешуйки краски, которые застревают под ногтями, когда проводишь пальцем вдоль трещины, а трещина доходит до самой спинки, как раз напротив того угла, куда наискось откинулась Яна. Она скрючилась. Она грызет ноготь, под которым остатки краски, она проводит ногтем по переднему зубу. Утомительное открывание банок. Она подкладывает под себя обе руки, словно в них притаился страх. Сев на руки, подавляет страх. Страх за Васко, куда это он запропастился. За Алекса. На Западе ты сразу теряешь ребенка. Ее плечи дрожат, клонятся вперед, назад. Дрожь. Порыв ветра поднимает пыль, подхватывает черные кудри, бросает их на глаза, ей, скрючившейся на скамейке… она больше не может сидеть, и стоять — тоже, и не может думать, как они там схватили ее Васко, арестовали, посадили под замок, выдали обратно, кто знает, правда ли, что итальянцы никогда не выдают беженцев, меня они тоже найдут, всех нас отправят обратно, посадят в тюрьму, а что будет с Алексом, зачем я только на это согласилась? Почему не переговорила с матерью? А все моя слабость, я всегда ему уступаю. Два молодых человека примерно того возраста, в котором Яна вышла замуж, приближаются к скамье, останавливаются, разглядывают ее, их намерения непонятны, один свистит, они не уходят, ухмыляясь заговаривают с ней, один садится рядом, нельзя садиться так близко к незнакомой женщине, пошел отсюда… Ей больше некуда отодвигаться. А что, если он не уйдет? А что, если он останется? Противные руки, ногти на некоторых пальцах длинней, чем это принято, под ногтями грязь, левая рука опирается на передний брус скамейки, как раз возле Яниного бедра, мизинец трогает ее.

Васко дважды обошел базарную площадь, ничего не обнаружил, спросил дорогу еще у одного человека, тот подвел его к дому, там возле двери висела дощечка с вполне четкой надписью, служебный кабинет, похож на те, которые ему уже известны. В кабинете ни души, человек, который привел его сюда, пожимает плечами, указывает на стул все равно как школьные стулья, дает знак подождать, а сам отправляется на поиски Микеле. Насколько Васко смог понять, так зовут полицейского.

— Non! — кричит Яна, она несколько раз выдохнула это слово, без толку, без результата, non. Неотразимый кавалер весьма удивлен, это не кокетство, это и не раздражение, может, женщина вообще ненормальная, он подталкивает своего приятеля, они еще несколько раз причмокивают и уходят, демонстративно раскачиваясь на ходу. Яна видит себя: скукоженная, на скамейке, среди площади, темно у нее на душе, все двери закрыты, Алекса нет, Васко нет, ни одна из дверей не желает открываться, она кричит дважды, издает два протяжных крика, не способных нарушить дремотный покой городка, ее голос скатывается с лестниц, и остается лишь скамья посреди площади во фриульском городке, неподалеку от границы, за которой осталась ее прежняя жизнь.

Открывается дверь. Васко погружен в раздумья. Раздумья чисто прагматические: что ему следует сказать, как объяснить их положение, как отыскать адрес проводника, как описать Алекса. Рослый полицейский появляется в комнате вместе со скрипом двери, а за ним, бодро жуя, с веселым видом — этот вид Васко тотчас ставит ему в вину — вкатывается Алекс.

Васко не узнает более свои шаги, такие они стали легкие теперь, когда он во всем разобрался. Скрюченная фигура — это, наверно, Яна, молодец, где он ее оставил, там она и сидит. Сейчас он устроит ей сюрприз, она вскрикнет от радости и обнимет его… она вечно беспокоится, и зря, все улаживается само собой, а здесь мы как-никак в цивилизованной стране. Со временем она поймет, как хорошо мы сделали, что отвалили. Он подкрадывается к ней сзади. Она сидит неподвижно, тихо, не спугнуть бы! Он чуть не споткнулся о бордюрный камень, то-то она удивится, что я так быстро отыскал этого маленького негодника. Она ничего не замечает, прекрасно, ее красивые плечи, эй, товарищ, привет, чего это вы сидите в одиночестве, собирался он сказать, но визг нарушает его планы, Яна вскакивает, пятится маленькими шажками, плечи сжаты, ПОЖАААЛУЙСТА! НЕ НАДО! Она замахивается. Яна, девочка моя, дорогая моя, Яна, это же я, НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ, да что с тобой, я его нашел, все в порядке, она отчаянно мотает головой, прячет лицо в собственных объятиях, мотает головой. Он стоит позади скамьи и ничего не понимает. Что он должен сказать? Она все равно его не слушает. Словно чем-то поперхнулась. Может, и в самом деле поперхнулась. Ну что? Опять не так. Да посмотри же на меня. Может, что и выйдет. Он проводит ладонью по ее спине. Малыш дожидается в полиции. Все в порядке. НУ КАК ТЫ МОГ! Она словно пытается стряхнуть с себя собственные руки. Ты, ты… мне было так страшно, где ты был, где ты был так долго, ты все не шел и не шел, как ты мог, ну как ты мог…