Диана Виньковецкая - На линии горизонта

Для каждого из нас он был как бог! Мы воздавали ему божеские почести. Я думала, что он замечательный, мудрый, добрый. И детям это преподносила. Я же не знала, что я вру. Все люди, окружавшие меня, верили в то же самое, что и я. И не было ничего сильнее нашей веры. И вот что оказалось. Теперь только узнала, что другие про его смерть, подумали: «ну, слава Богу, кончилась тирания» — и вздохнули с облегчением. Я тогда таких людей не знала. Феликс, помню, сказал, что многие сейчас произносят все гадости о Сталине, чтобы отделить себя от его преступлений.

И знаем, что в оценке поздней Оправдан будет каждый час…

— Но только тем, что скажешь, «Сталин — палач, убийца», — себя не оправдаешь перед будущим. Все мы сливались воедино своими желаниями построения прекрасного и не хотели ни видеть, ни слышать о преступлениях, и должны разделить вину.

И хотя некоторые его соображения, мнения, взгляды сразу не понимала и не принимала, но чувствовала в его словах что‑то настоящее. В молодости я не подозревала обмана, на тёплом доверии к людям строила свои отношения.

На Новый год и на Рождество я нарядила небольшую ёлочку, да такую стройную, будто её у кремлёвской стены срезали. Ведь здесь, что удивительно, все до одной елки, что продаются, одна пушистее другой. Почему же наши‑то елки такие ободранные, обглоданные, кривобокие? Ведь лесов‑то сколько! Я все в толк не возьму. «Елки–палки специально выращиваются для наших людей», — иронично сказал Феликс.

Я люблю смотреть, как украшаются в это время дома1, и Петя, у которого были каникулы, решил показать нам с Феликсом рождественское убранство города. Снега нет, но все улицы в Рождество утопают в ослепительных сияниях. И это от сияния такое праздничное настроение? В нарядах из кружевных огней стоят деревья, будто муаром окутаны. А дома1 опоясаны гирляндами из зелёных веток, перемешанных с золотом. Один мужик, что заслужил первую премию по украшению дома, устроил из электрических лампочек переливающийся водопад. Просто Ниагарский. Звонят колокола, толпится народ, в эти дни церкви особенно торжественны.

— Вон как шпиль блестит! Давайте остановимся и заглянем в американскую церковь, — попросила я, — я так давно не была в церкви. Когда вошли во внутрь, мне сразу бросились в глаза высокие своды, без конца и без окончания уходящие в небеса: нет потолка. Аж дух от высоты захватило! В центре этого необъятного пространства висела люстра на длинном серебряном канате. Потом я обратила внимание на пол, уставленный большими скамейками, и на стены, декорированные растениями. На церковных скамьях сидели люди, перед ними на мраморных консолях стояли подсвечники со свечами и были разложены книги. На сцене, там где должен быть алтарь, священник или проповедник без всякого специального облачения, не в рясе, а в простом сером пиджаке играл на гитаре. Он вроде бы стихи читал и все за ним повторяли. Псалмы? Или что? Как в концерте или в организации. Но до чего интересны громадные окна с витражами! И я всё больше их рассматривала. Сквозь витражи просвечивал багровый свет, как будто внутри стёкол плясали факелы. Промелькнуло, как меня маленькую водили в Рязани в церковь, и как там звуки пения возносились к сводам, и как последняя нота набегала на ещё не замолкнувшие отголоски первых.

— Почему никто не попрошайничает? Я на ступеньках не видела нищих, — спросила я Петю, когда вышли из церкви.

— Бабушка, помогать нужно духовному облику, а не материальному. Милостыня — это разврат, — произнёс Петя, будто обличая меня в чём‑то плохом. — Протестантская христианская церковь поддерживает духовный облик в человеке, а не телесные потребности.

— Петя, я совсем не знаком со службами, но мне кажется, что в русских церквах есть мистика, тайна, загадочность, а вот западные будто клубы? Что ты скажешь об этом? Или это так кажется? — расспрашивал Петю Феликс.

— Не всё так просто с трудом и небесами. Мистика у русских есть, а вот на вопросы, как соединить мистику с жизнью, русская церковь не отвечает. Даже, наоборот, считается, что богатеть — это грех.

— Да, у нас так и считалось: разбогатеть — стыдно, богатые — плохие. У нас мистика смешалась с ленью, и этого оказалось предостаточно, — поддержал Феликс.

— Может быть, потому и произошла в России революция, что коммунисты обещали счастье на земле, соединить возвышенное и материальное. Лютеране говорят, что Бог требует от человека реализовать себя в материальном мире. У основателей протестантизма Кальвина и Лютера было много мистики, но у их последователей таинственность выхолостилась. Знаете, Феликс, думается, на Западе произошла Реформация, а в России революция.