Американские собаки тоже любимы своими владельцами — в ожерельях с жемчугами, в попонах из бархата, на сафьяновых поводках ходят… Собаки не равнодушны к встречам друг с другом, они приласкиваются, обнюхиваются, нежничают. Глаз не могла от них оторвать! И от стариков и старух, бродящих по парку и носящих с собой всё барахло, какое у них есть, в мешочках, маленьких колясках — бутылки, банки, тряпки, газеты. Всякий хлам и ветошь они печально складывают к себе, вслух бормоча сами с собой: или не нашли лучших собеседников, или не ожидают ни от кого ничего услышать интересного, или, желая быть обязанными только самим себе, сошли с ума?
Ни с того ни с сего, посредине парка стоит гигантский итальянский замок, вывезенный каким‑то богачом как призрак померкнувшего величия итальянской архитектуры или как укор нью–йоркским строениям с неприглядной наружностью? Так и не поняла.
Недалеко от замка — групповая скульптура героев книги про Алису в Стране Чудес в бронзовом исполнении, вместе с Автором, Зайцем, Алисой, Улыбкой от кота и Зазеркальем. Дети могут лазить по героям, фотографироваться с Кроликом, с Алисой, с Улыбкой, с Грибами и с Зазеркальем. Не оторвать от Зазеркалья. Один даже описался.
Двадцать четыре часа в сутки — бесчисленные представления на Бродвее, двадцать четыре часа работают магазины, и вы можете купить всё — от селёдки до конституции. Двадцать четыре часа ошеломляющего Нью–Йорка.
И вдруг… взглянул на нас просяще и величественно готический храм, с кружевным шпилем, со сводами, тянущимися в вышину, зажатый между домом с рекламой башмаков и подмёток фирмы «Good Year» и другим домом без реклам с небольшим садиком на крыше.
— Мама, давай зайдём и скажем Богу спасибо, что я родился! — сказал Даничка.
С усилием я открыла тяжёлую дверь с узорами, и мы оказались внутри громадного храма, полутёмного оттого, что свет, проникающий внутрь, преломлялся через витражи — стеклянные картины, вставленные в огромные окна с христианскими и библейскими сюжетами. Икон в храме не было, на месте иконостаса висел крест и стояла кафедра. На всём пространстве храма были ряды стульев с лежащими на них молитвенниками. Мы постояли в молчании. Подняв глаза кверху, увидела как теряются в высоте стрельчатые своды. Никого в храме не было — кроме нас и тишины. Мы поблагодарили кого надо за посланного Даничку, за то… за то, за то, за то, что приняла нас Америка… и опять пошли ходить — и по улицам, и под улицами.
Под землёй города Нью–Йорка всё пространство разрыто подземными ходами-туннелями, дышащими через дырки–отверстия, так поразившие меня при приезде, с выходящими из них белыми струями, как из ноздрей Дантова Люцифера, сидящего в ледяном ядре центра Земли. По этим подземным ходам носятся поезда, ошеломляющие своими звуками, громыхающие, грохочущие, скребышащие. Они перевозят людей с места на место. Мрамором и яшмой эти ходы не украшены, скульптурами не уставлены, колоннами не увешаны: неприкрытая чёрная земля с ржавыми конструкциями является их главным украшением. Нет великолепных пышных подземных дворцов наших двух столиц.
Будущие археологи, сравнивая цивилизации, придут к убеждению, что под Нью–Йорком жили пещерные варвары безо всяких художественных инстинктов, а под русскими развалинами обитали племена, с варварским великодушием и вкусом отделывающие свои ходы, — дикари–эстеты, зарывающие красивое в землю.
Вагоны и сверху, и внутри, и снизу, и с боков расписаны всякими надписями, наверно сквернословными, но я не поняла и залюбовалась их живописностью. Отдельные личности под землёй чувствуют себя вполне комфортабельно, присматриваются. Один разложил на помойном устройстве белую салфетку с бутербродами и яблоком, спокойно и величественно приступил к обеду, будто он в ресторане «Герб Британии». Другой лежит — отдыхает на скамейке, положив под голову куртку, а третий, выглядевший как наш научный работник, роется в мусорной бочке, — интересно: что он там ищет? Я несколько секунд наблюдаю: он отыскал кем‑то положенную туда газету, вынул и стал читать с непоменявшимся видом. Возможно, миллионер экономил?
Мы тоже не без удовольствия заглядывали на помойки, экономя то, чего у нас не было, и мой интерес к роющемуся в мусоре мужику был отчасти и профессиональный.
Слышали ли вы что‑нибудь о нью–йоркских помойках?! Я понятия не имела в России о столь занимательном и захватывающем занятии — находить что‑нибудь на помойке. Оказывается, в Америке мусор выносится из дому прямо на улицу, все ненужные вещи выставляются в определённый день на тротуар — на панель. Часть мусора — в чёрных мешках, закрытая, неинтересная, а часть — в коробках: газеты отдельно, а ненужный хлам — мебель, матрасы, диваны, ковры, холодильники — просто так ставятся рядом, — сокровища для вновь приехавших! Что можно найти там? В музее не отыщешь! Один столик до сих пор составляет гордость и украшение моего дома (попросите показать) — столик, инкрустированный лапис-лазурью на мраморе, с выгнутыми ножками — ампир Людовика XIV!
Читать дальше