Валентин Черных - Свои

Наступили каникулы. Я не был дома пять лет. Проезжая мимо Рижского вокзала, я нечаянно для себя вышел, купил билет на вечерний поезд. Рано утром я вышел на станции небольшого латышского городка Резекне, сел на автобус и через три часа сошел в Красногородске. Еще через десять минут я был на почте, где мать по-прежнему выдавала и принимала посылки. Она тут же отпросилась с работы. Мы шли по Красногородску, мать здоровалась со знакомыми, и я здоровался. За пять лет моя жизнь менялась несколько раз, здесь ничего не менялось. Только женщины стали грузнее, пожилые превратились в старух, молодых я не узнавал, а они меня узнавали. Когда я уехал из Красногородска, им было лет по десять — двенадцать, теперь они превратились в девушек. Они осматривали меня оценивающе. Они уже созрели, чтобы рожать, ворочать бидоны на маслозаводе или стоять у печей на кирпичном заводе. Этим они займутся в ближайший год и будут заниматься до пенсии, если не уедут.

Мать поставила на стол бутылку местной водки. Я ел домашний борщ. Мы с матерью выпили. Я пошел на огород за редиской; когда вернулся, мать спала на кушетке. Маленькая, стареющая женщина. Она по-прежнему держала подсвинка, кур и козу. В доме мало что изменилось. Разве что вместо ходиков с гирями висела тарелка электронных часов, черно-белый телевизор заменился на цветной.

Я обследовал двор, сарай, хлев, поветь, крышу дома, забор вдоль огорода и решил, что за неделю управлюсь. По запущенности хозяйства я понял, что мужик в жизни матери так и не появился. Мать сама подпирала, накрывала щели, ожидая моего приезда.

Я решил пройтись по Красногородску, надеясь встретить одноклассников. Ребята уже отслужили в армии, а девчонки могли уже закончить институты.

За пять лет Красногородск почти не изменился, только на окраине поставили несколько блочных пятиэтажек, значит, сотни две людей получили ванные и туалеты.

На полках магазинов в избытке стояла местная водка, хозяйственное мыло и рыбные консервы и конфеты областной кондитерской фабрики в блеклых обертках. Через несколько лет и это исчезнет с прилавков. Продавщицы в магазинах — прежние плотные, старые тетки, я их с детства помнил старыми и плотными.

В парикмахерской я увидел девчонку, училась классом ниже, только из темноволосой она превратилась в яркую блондинку.

Я спустился к реке, к авторемонтным мастерским. Во дворе в комбинезоне, надетом на голое тело, курил Шмага.

— Привет, — сказал я ему.

Он обнял меня, я почувствовал водочный перегар, так пахнут мужики, которые пьют всегда — сегодня, вчера и каждый день. Шмага заматерел, раздался, из-под комбинезона выпирал живот, но не от обилия жира, а от развитых мышц, прикрытых слоем жирка, по боксу я знал, что такие наиболее трудно пробиваемы.

— Вот видишь, — Шмага показал на кузов «Жигулей» со снятыми дверцами, — филиал «Автоваза». Знаешь, сколько теперь у нас частных машин?

— Сколько?

— Тридцать один «Жигуль» — в райцентре и районе, не считая «Волг» и «Москвичей».

— Хорошо жить стали.

— А неплохо, — ответил Шмага. — Говорят, ты в Москве живешь?

— Живу в общежитии. Поступил после армии в институт.

— Мне это никогда не светило. С нашими встречаешься?

— А кто наши?

— С тобою в Москве еще трое учатся.

— Кто?

— Твоя соседка по улице, Марина. Закончила педагогический, сейчас аспирантка. Вера медицинский заканчивает. Воротник — международных отношений, будет дипломатом. Старший Воротник в ЦК партии работает.

Я отстал от них на три года — два года в армии и потерянный год, когда я не поступил в институт. Мы со Шмагой сидели на берегу реки. Шмага вытянул из реки капроновый шнур, привязанный к ведру, наполненному бутылками с пивом и «Столичной».

— Выпьем за встречу, — предложил Шмага.

— Выпьем, — согласился я.

Шмага настрогал тонкие ломтики присоленного сала, нарезал маринованных огурцов, отвалил от буханки два больших ломтя черного ржаного хлеба и разлил водку в граненые стаканы. Мы выпили водку, запили прохладным местным пивом, закусили салом и огурцами. Я помог затолкать во двор мастерских «Жигули» — с машины уже сняли аккумулятор — и пошел домой.

Я медленно шел по Красногородску и рассматривал встречных женщин. Грудастые, с просторными бедрами, крепкими ногами, они с детства много работали физически: поливали огороды, таская по пятьдесят ведер воды за вечер, пилили дрова, косили сено. Наверное, они замечательные партнерши в постели. Можно, конечно, остаться в Красногородске, пойти работать шофером или заняться ремонтом автомобилей, — я получал удовольствие, делая что-то простое, так было и на заводе, и в армии. Зачем мне Москва и актерство? Классик не видел во мне перспективного актера. Возможно, он ошибался, но мог ошибаться и я, решив стать актером.