Лора Белоиван: Проводник

Именно потому, что подрамники нужного Сонику размера не вмещались в стандартную городскую квартиру, Соник и стал жителем Южнорусского Овчарова. Дом в деревне он удачно купил в странное, непонятное время — в 2001 году, когда цены на квартиры во Владивостоке назначались как попало из головы, а дома в шестидесяти километрах от города не стоили дороже пяти тысяч долларов. В голове Соника тогда возникло сразу несколько цифр, он выбрал среди них самую графически красивую и композиционно уравновешенную — агент кивнул, а уже через пару недель бригада северокорейских строителей рушила под присмотром Соника внутренние стены и перекрытия в почти жилом кирпичном коттедже на берегу овчаровского лимана. Оставшихся от квартиры денег Сонику хватило не только на покупку и реконструкцию дома, но и на несколько лет вполне безбедного существования, включая путешествия, а так же, под занавес, на приобретение хромой лошади, которую он выкупил у забойщиков. Недвижимость за недвижимость, — констатировал он, имея в виду обмен последних квартирных денег на кобылу, предпочитающую всем аллюрам единственный: стоять. Лошадь стояла под сливой в сониковом саду, слегка поджав правую заднюю ногу, и благодарно трогала Соника губами в щеку, когда он подтаскивал ей очередную охапку скошенной травы. Наклоняться ей для этого не приходилось, наоборот — она слегка тянулась вверх. Соник еще построил лошади зимнее стойло, и тут деньги иссякли уже полностью. Впрочем, после их окончания вдруг начали продаваться сониковы парусоподобные картины — хоть и редко, зато метко: дорого и сразу по несколько штук. Соник считал, что коммерческий прорыв произошел благодаря хлопотам Франциска Ассизского, оценившего его, Соника, заботу о хромой кобыле. Если бы не Соник, быть бы кобыле кониной, — шутили соседи Соника. У нас тут вообще многие любят пошутить, Соник уже начал опасаться, что у него лицо когда-нибудь заржавеет держать улыбку, настолько часто приходится быть вежливым.

— Ну и подсветить. Ну и подсвети. Ну и подсвечу.

В Давидовку он пошел, потому что в тамошний круглосуточный магазин привезли «Беломор», а в сониковом саду еще в июне обнаружился внезапный кустик особого сорта лебеды, в августе доросший наконец до своего часа. Держать его дальше Соник счёл слишком рискованным: макушка растения уже переросла крышу веранды и стала заметна со стороны улицы, хотя, конечно, кто бы там чего разглядывал — у всех в огородах что-нибудь, да растёт. У некоторых даже дыни вызревают, и ничего, никто не крадёт.

Но Соник, косивший в тот день траву для лошади, почти нечаянно махнул триммером лишку, свалил куст и вечером отправился за «Беломором» в соседнюю деревню. Пошел пешком, хотя и поколебался некоторое время в выборе между велосипедом, машиной и собственными ногами. Ноги победили: у велосипеда оказалось спущенное колесо (кто-то из собак откусил ниппель), а машина проиграла тендер, потому что движение — жизнь, здоровье и всё такое. Если бы победила лень, уже бы давно лежал дома на полу и смотрел «Ледниковый период»: сколько лет было интересно, как это дело пойдёт под лебеду, да всё не удавалось собрать ингредиенты в одну тарелку — то, например, Амстердам есть, но нету «Ледникового периода», то «Ледниковый период» вот он, да местность вокруг неурожайная. Наконец сложилось. И Соник пошел за папиросами.

Когда он вышел из Давидовки с нетяжелым грузом пачек, рассованных по карманам, на линию горизонта тяжело и важно взгромоздилась почти полная луна. Было светло и даже ярко — грунтовая дорога просматривалась далеко вперед, поблескивая вкраплениями кварца. Ветра не было, вокруг стояли тишь да гладь, но идти было неприятно. Сонику всё время казалось, что он идёт не в ту сторону, и он несколько раз экзаменовал дорогу на соответствие ориентирам: расщепленный дуб есть? — да, вот он, справа; шина от Камаза перед развилкой? — да, вот шина, вот и развилка. Что не так? — всё так. Всё не так.

Вдруг брызнуло дождём, кварц погас, застигнутая врасплох луна еще сопротивлялась, пыталась отбиться от туч, но всё было бесполезно — тучи сожрали её как миленькую. Соник заворожено следил за гибелью луны, остановившись и задрав голову. Видимо, сразу после этого и сбил направление, пошел в обратную сторону, хотя трудно было утверждать наверняка: огней Давидовки он тоже не видел — но, возможно, обошел деревню по дальней, полевой петле дороги и деревня оказалась закрыта от него перелеском. «Беломора» купил зачем-то десять пачек, и вскоре стало очень неудобно идти — до тех пор, пока не растерял пачек пять; оставшиеся как-то утряслись и больше не мешали. Или Соник просто перестал обращать на них внимание, потому что неудобство при ходьбе постепенно отступало — и отступило — перед куда более сильным чувством. Это был страх: сначала осторожный, затем уверенный и тоскливый, а чуть позже — безысходный и нарастающий, грозящий перерасти в панический ужас. Соник был прекрасно осведомлён о свойствах местности загуливать народ. И больше всего он боялся в сложившейся ситуации двух вещей: провалиться в болото, которых полным-полно на заброшенных полях, или выйти к давидовскому кладбищу, которое, судя по тому, что шел он, явно поднимаясь вверх — было уже где-то рядом.