Петр Киле - Таинства любви (новеллы и беседы о любви)

Со станции они возвращались лесом, там, за поселком, пролегало шоссе, обычно безлюдное, с редко проносящими машинами. Он помнил светлый ветреный день, когда, казалось, не воздух, а свет обвивает тебя теплом и прохладой. Шоссе идет по холмам - высокие из них прорезая глубоко, а средние - по склону, по макушке, и идешь там или катишь на велосипеде, словно по дну карьера, и над тобою высятся сосны с обнаженными корнями, или вдруг открываются бесконечные дали - и река, и леса, и деревеньки, вся Русь перед тобой, и Москва как будто видна на горизонте. Вдоль шоссе цветет то шиповник, то иван-чай, и розово-малиновый свет светится в глазах...

Таня стояла перед ними, словно вся освещенная не светом из окна, а далекого лета. Ирина и Маргарита - они-то сразу узнали Таню.

Ирина Аркадьевна даже вспомнила, сколько Тане было лет, когда они последний раз приезжали в Кузьминки.

- А сегодня нам... семнадцать, да? А хорошенькая. Молодец! - говорила она, обнимая одной рукой Таню и целуя.

- Да, - отвечала Таня, произнося как-то особенно и полнозвучно такое простое и короткое слово «да».

Она принесла на кухню зеленый бидон, весьма тяжелый, крышка его была затянута наглухо лентой лейкопластыря.

- Мед, - сказала Таня.

Бидон открыли. Действительно, он был весь наполнен светло-золотым, казалось, обладающим живым дыханием медом.

На запах меда, не сговариваясь, прибежали Маргарита и Аркаша. Маргарита принарядилась. Она долго стояла перед трюмо, желая придумать что-нибудь новенькое. У нее была прическа «конский хвост», а то всё носила косички: длинная, худенькая, быстрая, две косички разлетались в стороны. А теперь она нередко выглядела совсем взрослой, и «конский хвост» словно подчеркивал ее отроческую взрослость.

- Мед! - сказала Маргарита сначала довольно-таки чинно, как бы по-взрослому, а потом совсем по-детски еще раз: - Ме-ед! - и кинулась целовать Таню.

Аркаша явился с книжкой в одной руке и с пистолетом в другой.

- Мед? Можно попробовать? - осведомился он деловито, явно не выходя из образа своего героя из книжки.

Таня с улыбкой посмотрела на его оружие и, недолго думая, отлила ему целый стакан меду, раз и навсегда изумив его своей щедростью, ибо и самая ее улыбка была какой-то необыкновенной щедростью.

- Вот здорово! - воскликнул Аркаша уже совершенно иным голосом.

- А мне?! - вскричала Маргарита.

- Я с тобой поделюсь, - поспешил он успокоить сестру.

Таня, вся светло-розовая, полусмеясь, глядела на него, и Аркаша чуть не выронил стакан с медом. Он словно испугался. Чего? Он рассмеялся и все посматривал на Таню за ужином.

- Таня, - говорил он, - ты, наверное, никогда не была в зоопарке? Я сведу тебя туда.

Таня серьезно кивала. Именно дети, как могли, развлекали ее и водили по городу. Анатолия Николаевича она побаивалась, и ему так и не удалось расспросить Таню о ее планах, как-нибудь повлиять на ее выбор, помочь советом или своим опытом. Таня смешно с ним разговаривала, то прикидываясь простоватой, и тогда могла задорно заявить: «Что я? Мы - деревенские!», то была с ним внимательна, то есть как-то послушно-нежна и умна, и когда заходил разговор о деревне, она отвечала с задумчивым выражением на лице, что родилась она не в деревне, а в большом поселке, где жителей семь тысяч... Есть разница.

- А что, деревень уже и нет?

Его тонкие губы морщились в ностальгической улыбке. В движениях была размашистость и вместе с тем какая-то задумчивость, почти стеснительность... Роста чуть выше среднего, давным-давно взрослый и по стати, и по выражению лица, он вдруг обнаруживал симпатичные черты подростка с его застенчивой решительностью и искательной нежностью. И сила, и слабость столь отчетливо проявлялись в нем, что, очевидно, он и счастлив бывал и несчастлив как-то особенно.

- Не знаю, - отвечала Таня. - Откуда мне знать?

А ее голос утверждал то, о чем он тосковал. Савичев уже тогда угадывал: характер у нее - упорный, твердый, склад ее мышления - женский, провинциальный, а в девичьей ее фигурке отмечал мягкость и силу - как основу ее характера и склада мышления. И только в глазах ее, прозрачных и чистых, как ни странно, сияла не деревня, не природа во всей ее первозданности, а как бы уже городская цивилизация и культура, к которой она так стремилась.

Таня, закончив восемь классов, не хотела идти учиться, а устроилась на почту сортировщицей и поселилась в общежитии. Этому она так радовалась, что оказалась и разговорчивой, и подвижной, и даже весьма уверенной в себе особой. Она знала: ее подруга работала на почте три года и недавно получила комнату в небольшой коммунальной квартире, а теперь собирается выйти замуж. И такой вариант судьбы, должно быть, как раз и устраивал Таню. Ирина Аркадьевна и особенно Анатолий Николаевич, разговаривая с нею, не удерживались от смеха, и она сама вместе с ними смеялась над своими, столь простыми и обыкновенными мечтами и планами. Но у кого-то они и должны быть обыкновенными.