Петр Киле - Таинства любви (новеллы и беседы о любви)

- Вы поэт?! - с нежным изумлением переспросила Софья.

И тут на Мостепанова словно снизошло озарение свыше. Мысль, которая и прежде приходила ему в голову, засветилась, точно светлячок, и полетела впереди. Ему было светло, казалось, что и Софье, шедшей доверчиво рядом с ним, держа его за руку, тоже в эту минуту стало светло. Он впервые не то что поверил, а твердо решил стать писателем, разумеется, настоящим, большим писателем.

- До сих пор я писал стихи, так сказать, на досуге, для себя. У меня книжка выходит... Но по-настоящему надо писать и прозу, и пьесы, и киносценарии, - вдруг заявил он.

- Конечно! - горячо заговорила Софья. - Как, писать стихи - и так долго не решиться посвятить всего себя творчеству? Вы правы, Володя! Все побоку - и писать, писать!

- И вас побоку? - рассмеялся Мостепанов.

Они держались за руки и глядели друг на друга с увлечением. Нет, это еще не было объяснением в любви, но все говорило, что оно возможно, близко, желанно. Прощаясь, он слегка притянул ее к себе, она поцеловала его в щеку, и он долго ощущал прикосновение ее сухих губ - как дуновение теплого весеннего ветерка. Все это было для него точно внове. Вероятно, не в нем тут дело, решил он, а в Софье.

Софья скоро свела Мостепанова с Анной Дмитриевной, утверждая, что это знакомство будет для него полезно, потому что Анна - литературовед и сама пишет стихи.

Владимир увидел перед собой среднего роста полную женщину с голубыми глазами, резковатую на язык. Она поминутно курила и отзывалась о мужчинах и женщинах равно пренебрежительно и свысока: «Эти мужчины (или мужики)...», или: «Уж эти женщины...» Любила употреблять сильные словечки - «нахалюга», «шлюха»...

- Володя пишет стихи. У него скоро выходит книжка, - сказала Софья чуть ли не с гордостью.

- Прекрасно! Первая книжка! А сколько вам лет, Володя? - задала Анна Дмитриевна свой коронный вопрос: она придерживалась вполне основательного убеждения, что настоящие поэты формируются рано, о чем говорят примеры из классики.

Владимир охотно ответил, сколько ему лет, так как Анна Дмитриевна была явно старше его.

- Для мужчины, - тут Анна Дмитриевна взглянула на Софью, - прекрасный возраст! А для пишущего стихи, пожалуй, предел, когда надо ставить крест... Я по возрасту всегда определяю, кто из стихотворцев что обещает или больше уже обещать не может.

- Спасибо, спасибо, - отвечал Мостепанов, не вступая в невыгодный для него спор.

- На здоровье! - продолжала Анна Дмитриевна с оживлением, будто произнести такой приговор ей очень весело. - Это правда, по-моему, куда важнее, чем первая и, может статься, последняя книжка стихов. Она ведь только собьет вас. Вы химик? Вот за это и держитесь до конца жизни.

- Но почему, Аня? - заступилась за Владимира Софья. - Ты даже не читала его стихов.

- Он печатается? Фамилия его знакома, а стихи не запомнились!

Софья была смущена и поглядывала за чаем на Володю с нежностью. До сих пор они встречались только на улице. В домашней обстановке их встреча обрела как бы интимный характер. Стоило отвернуться Анне или уйти на кухню - они смущенно замолкали. Вообще Софья казалась не очень словоохотливой, может быть прежде всего с мужчинами, и она просто молчала, но в ее молчании как-то проявлялись и приветливость, и милая интеллигентность; все это она обнаруживала в движении, в речи. Поднявшись из-за стола, она снова усаживалась долго - еле приметные движения стана, плеч, рук, ног, - словно бы никак не удается найти наиболее простую и непринужденную позу, чтобы при случае заговорить своим звучным и теплым голосом - и не просто, а доверительно и взволнованно покачнувшись в сторону собеседника.

Время от времени Анна Дмитриевна упоминала о Семене Семеновиче, и всякий раз Софья, быстро оглянувшись на Мостепанова, делала какой-то знак тете. Владимир вскоре догадался, что речь идет именно о балаболке. Становилось забавно: он знает о девушке некий криминал, а она ведет себя так, как будто ничего этого и в помине нет. При этом живость нрава удивительная. Или это своеобразное кокетство? Во всяком случае, отдает детскостью... Унося чашки на кухню, Софья остановилась и посмотрела на него с живым прелестным выражением на лице... Что она хотела сказать?

Владимир был очарован, и даже упоминание о балаболке не смущало его, а скорее подзадоривало. Он невольно ждал его появления, еще не совсем сознавая, что вмешался в жизнь людей, в их судьбы, вряд ли имея на то право.

Но о «женихе» Софья сама молчала, зато явно отдавала предпочтение ему, охотно идя навстречу во всем: в знакомстве, в свиданиях и нежных мимолетных ласках. Полагать во всем этом коварство, притворство, пылкость неумного существа или испорченность какой-нибудь скверной девчонки не было никаких оснований.