Мартин Винклер - Женский хор

Я тоже больше не могла! И мне все больше хотелось ее ударить.

А Карма сказал: «Понимаю».

И тогда она пошла напрямик, ей надоело крутиться вокруг да около, она знала, что у нее, знала, чего хочет, знала, чего ждет. И она стала рассказывать обо всем, о своей сексуальной жизни, о месячных, которые то приходят, то нет, о таблетках, от которых у нее на груди появились рубцы, об имплантате, с которым забеременела, о детях, от которых устала, о матери, которая постоянно твердит, что ей нужно уйти с работы, о муже, которому все время хочется тогда, когда у нее нет никакого желания, да и вообще ей от этого больно и она всегда слишком устает, чтобы думать об этом. «Почему у мужчин только это в голове?»

Я дошла до крайности, но старалась сдерживаться, чтобы не сказать: «Ну, знаете, мадам, женщины тоже бывают не лучше». Я надеялась, что она не будет продолжать в том духе еще несколько часов и что Карма не позволит ей этого сделать, что он в конце концов ее прервет, потому что я больше не могла и видела по списку, что после нее еще дюжина женщин с нетерпением ждут своего часа. Итак, если он своевременно не положит этому конец…

В эту минуту она резко остановилась и сказала: «Не знаю, зачем я вам все это рассказываю».

Я тоже не знаю, черт побери!

Он: «Потому что вам необходимо отвести душу…» — с улыбкой, ни капли не ироничной.

И она, растаяв, как будто он похвалил ее новое платье: «Да, что-то вроде того».

И тогда он сказал: «Хорошо, если я вас правильно понял… Поправьте меня, если я ошибусь, ладно?» Он добавил, что осмелится высказать свои предположения и объяснит ей суть ее проблемы. Осмелится высказать? Что он несет?

Он повернулся ко мне, протянул руку к полке, рядом с которой я поставила свой стул, достал журнал в твердой обложке и разложил на столе.

Это была серия стилизованных анатомических рисунков. Он указал на силуэт женского тела.

«Вот это — вы…» — сказал он, улыбаясь и наклоняясь к ней.

Она улыбнулась ему в ответ и подвинулась ближе к столу.

Кончиком шариковой ручки он указал на половые органы («Это влагалище, это матка, трубы, яичники»), перевернул страницу («То же самое, только крупнее») и объяснил, как яйцеклетка выскакивает из яичника и катится по трубам, поверхность которых выстлана ресничками, в то время как с другой стороны сперматозоиды с помощью своих жгутиков мужественно движутся навстречу яйцеклетке, и что зародышевая клетка может опуститься в матку только в том случае, если выстланная ресничками поверхность труб находится в хорошем состоянии, и что яйцеклетка оплодотворяется вот так, а имплантация эмбриона происходит вот эдак, как будто она может понять, о чем он говорит, не знаю, какое у нее образование, у этой женщины, но я бы удивилась, если бы она поняла…

Он, улыбаясь: «Понимаете?»

Она, улыбаясь: «Да, все ясно».

Я же сидела на своем клетчатом стуле, сгорая от ярости, я больше не могла этого выносить, я ничего не понимала, ведь Карма не смотрел каждую минуту на часы. Впрочем, я видела, что в начале консультации он их снял и опустил в карман халата, и создавалось впечатление, что время его совершенно не интересует. Более того, стоило ей приподнять пальчик или что-то неслышно пролепетать, он останавливался, говорил: «Да?» — и позволял ей задать вопрос.

Мне хотелось его встряхнуть, ударить, осыпать бранью — нельзя вот так позволять водить себя за нос. Но Карма был невозмутим, на меня почти не смотрел, как будто забыл о моем присутствии, он слушал ее, говорил с ней, он весь принадлежал ей, как будто они были одни в целом мире, как будто в зале ожидания не сидела еще дюжина женщин.

И пока длилась — чуть не сказала «консультация», но я не понимала, в каком именно вопросе он ее консультирует, скорее это была беседа двух подружек — болтовня, череда вопросов и ответов, подтекстов и нюансов, тревог и заверений, отступлений и вводных слов, без всякого намека на скорое завершение, я непроизвольно стала к ним прислушиваться, и то, что я услышала в его голосе, вовсе не было прямым вопросом, как меня учили, что вбили мне в голову, что мне настоятельно советовали делать; то, что я услышала в ее голосе, вовсе не было перечнем жалоб, упреков, требований, что мне столько раз описывали во время учебы («Сейчас в медицинских аудиториях девушки составляют большинство, так что вы, господа, которых отныне меньшинство, вскоре станете избранными из избранных, поскольку вы лучше, чем кто-либо другой, знаете, как трудно помешать женщине говорить!»).