Вероника Черных - Икона

Борьба шла и по идеологической линии. Религия – это сильный объединяющий фактор. Вспомним татаро-монгольское иго, Золотую орду, когда именно православная церковь объединила русских людей, сплотила их в борьбе с врагом, помогла выстоять в лихое время.

Православие издавна сплотило крестьянство и стало одним из условий его самоосознания себя, как единого социального слоя. Без разрушения православия невозможно было уничтожить крестьянство как самостоятельную часть общества. Именно по РПЦ пришелся основной удар безбожной власти. И не случайно Емельян Ярославский относил победоносное завершение наступления на церковь к тому же времени, когда планировалась окончательная коллективизация всех оставшихся единоличных хозяйств – к концу тридцатых годов.

Отечественная война стала недолгой оттепелью для русской православной церкви. Стали открываться церкви и монастыри, в семинарию пошли учиться молодые люди. А сейчас, в пятидесятые, в правление Хрущёва, снова началось наступление на «дурман сознания».

Рэм Кузьмич Хотяшев внимательно прищурился на высокую икону Господа Вседержителя.

– Ну, посмотрим… – неопределённо проговорил он, изучая лицо Иисуса Христа.

– Что, Рэм Кузьмич? – не расслышал священник.

Уполномоченный по делам религии повернулся к нему, улыбаясь кончиками губ.

– У меня к вам имеется официальное предписание, уважаемый Илиодор Карпович.

– Слушаю, Рэм Кузьмич, – без намёка на страх ответствовал отец Иона.

– Вы завтра утром проповедь опять говорить будете, не так ли?

– Абсолютно верно, – согласился отец Иона. – Без проповеди никак.

– Что так?

– Проповедь в канву Божественной Литургии вплетена, – объяснил с охотою отец Иона. – Да и как людям без проповеди, без ведо́мого нас Божественного Слова спасаться?

– И о чудачке этой станете говорить, с Волобуевской?

Отец Иона помолчал, уставясь в пол. Потом глянул на уполномоченного ясно и открыто.

– Про какую чудачку? – переспросил он.

Хотяшев шумно выдохнул сквозь зубы.

– Не заливай, поп, будто не знаешь, про какую чудачку я тебе тут толкую. Та, что в столбняке три недели стоит!

– Ах, про эту…

– Про эту, про эту, – раздражённо бросил Хотяшев.

Отец Иона снова не торопился с ответом. Подумал.

– Просят люди отклика от Церкви, – осторожно ответил.

– А ты её видел? Они её видели? – озлился Хотяшев.

– Кто видел, рассказал тем, кто не видел.

– Фамилии скажи! – потребовал уполномоченный.

– Чьи фамилии? – сделал вид, что не понял, отец Иона.

– Кто видел дуру эту стоящую?

Отец Иона спокойно смотрел на еле сдерживающего ярость Хотяшева.

– Не знаю, Рэм Кузьмич, – тихо молвил. – Никакие фамилии мне не известны.

– Да всё вам известно! – взорвался Хотяшев. – Нечего мне тут навешивать!

– «Навешивать», Рэм Кузьмич, не имею права совести, веры и должности.

Хотяшев сжал кулаки.

– Как же я ненавижу вашу братию! – процедил он. – Обманом живёте, а туда же: совесть! Да какая у вас совесть, у попов! Обираете народ, последнее требуете, а за что? За сказки липовые!

– Где же сказки-то, Рэм Кузьмич? – спросил отец Иона. – Сказками не мы, а вы обманываете: уверяете, что ничего нет: ни Бога, ни души, ни рая, ни ада, а только «великая троица»: Маркс, Энгельс и Ленин – насмешка и издевательство над Пресвятой Троицей: Богом Отцом, Богом Сыном и Богом Святым Духом; а кроме этих трёх антихристов вы предлагаете социальную утопию, которая никогда не осуществится, и пустоту после смерти. Это ли не сказки, Рэм Кузьмич?

Лицо уполномоченного пошло пятнами.

– Ты, отец, в своём уме?! Я тебя за такие речи в пять минут в тюрьму посажу и под расстрельную статью подведу! Антисоветчик!

– Стало быть, заслужил на старости лет, – с непонятной кроткой радостью выдохнул отец Иона.

– Чего заслужил, болван поповский, мракобес?! Медали за тупость и пулю в лоб?! Россказни о девке каменной?!

– Мученичества Бог сподобляет, слава Господу моему…

Хотяшев сплюнул на пол.

– Ну, вот что, мученик новоявленный, – хмуро сказал он. – Слушай внимательно, а то я закрою твою церковь и паству разгоню, сто раз пожалеешь, что с советской властью не сотрудничаешь. С завтрашнего дня о доме на Волобуевской – чтоб ни звука ни звучало. только упомянешь – запрещу любые проповеди произносить, даже в великие праздники народ поздравлять. С амвона завтра перед всем народом объявишь, что чуда на Волобуева нет, что это обман попов, выдумка, пустые слухи. Соврёшь, в общем, что-нибудь, вам, попам, не впервой. Это понятно?