Ассия Джебар - Нетерпеливые

На второй день в то же самое время Лелла вновь вошла ко мне в комнату. Вопрошающий взгляд. Моя улыбка в ответ. Секундное колебание, и она собирается уходить. Я слышу свой спокойный голос:

— Сегодня я никуда не иду.

Она оборачивается, слегка бледнеет. Я нахально усмехаюсь, отвратительная сама себе. Она исчезает. Ей явно хочется, чтобы я ушла. Чтобы Фариду стало известно о моих вылазках? А может быть — кто знает? она рассчитывает погубить меня, предоставив мне свободу действий?

Третий день, тот же час. Никого. Я жду ее. Теперь я вижу ее только за столом, в присутствии остальных. Болтливость Зинеб как рукой сняло: она входит в долгий период тайны беременных женщин. Лелла беседует с Фаридом. Счастье подогрело его темперамент. У него даже привычки изменились: он возвращается после работы домой ровно в половине седьмого.

Четвертый день, тот же час. Заходит Мина. Ни слова не говоря, она протягивает мне письмо. На этот раз я ее не расспрашиваю. Она усаживается, а я распечатываю конверт и пробегаю глазами записку: «Буду ждать вас завтра в десять утра в нашем кафе. Салим».

Я поднимаю голову. Улыбаюсь Мине почти светской улыбкой и безразличным тоном спрашиваю:

— Как твои дела?

Она отвечает, но в ее глазах я читаю вопрос. Была бы моя улыбка чуть растерянней, и он выплеснулся бы наружу. К концу нашего скучного для обеих разговора я спросила:

— Ты не могла бы прийти завтра к половине десятого? В десять мне нужно увидеться с Салимом. Ты скажешь, что я, дескать, позарез нужна тебе для каких-нибудь там покупок. Главное, будь понастойчивей с Леллой…

— А если она заупрямится?

Если она заупрямится, я все равно уйду.

— Она что-то подозревает?

— Откуда мне знать?.. — произнесла я в задумчивости. Во всяком случае, в последний раз меня на бульваре Карно видела Тамани.

— Тамани? Значит, теперь это станет известно всем?

— Да нет, не думаю, — сказала я с улыбкой.

Я была спокойна. Мина — взбудоражена. Я знала, что драма, которую она чуяла, возбуждает ее.

— Если ты боишься, — сказала я после паузы, — можешь не приходить. Как-нибудь выкручусь сама.

— Я приду. Если я и боюсь, то в основном за тебя.

Я ответила ей спокойной улыбкой. Я слишком хорошо понимала, что она, напротив, завидует тому, что я рискнула бросить вызов.

В этот вечер я впервые за много дней вкусила безмятежного покоя. Шепот женщин, возвещающий наступление ночи, «Трек» Си Абдерахмана, его тягучая молитва, умирающие вместе со светом дня звуки дома все это волновало меня. Словно накануне отъезда, я говорила себе, что никогда не забуду этой гармонии.

Фарид озабоченно спрашивал у Зинеб, приходила ли акушерка и что говорила. То была наша соседка, одна из первых мусульманок, начавших работать. Старая дева из семьи со скромным достатком, она ходила по окрестным домам, в каждом из которых ее с нетерпением ждала не только больная, но и вся когорта женщин. И еще долго после ее ухода на все лады обсуждались ее немногословные суровые высказывания.

Зинеб перестала быть болтливой. Она считала, что уже тяжелеет, и погружалась в сладостное блаженство. В наших краях забеременевшая женщина словно окутывается непрозрачным коконом, где в свое удовольствие прислушивается к собственным ощущениям. Меня удивляло, что Фарид не питает к жене ни малейшего ревнивого чувства. У меня впервые мелькнула догадка, что только во время беременности, и никогда больше, женщина чувствует себя в счастливом одиночестве, в щедрой безмятежности, куда мужчине нет доступа. Он-то считает себя тому причиной, тогда как на самом деле он уже ничто. Вот почему на моих глазах Зинеб, избавившись от былой трусливой покорности, отягощалась облагораживавшим ее достоинством. Она расцветала.

После ужина, вместо того чтобы уединиться в своей комнате, я осталась подле Зинеб. К нам присоединилась Шерифа, по обыкновению мрачная, с недовольно поджатыми губами. Но сегодня я и к ней относилась со снисходительным благодушием. Одна лишь Лелла казалась исключенной из нашего круга. Не далее как сегодня она опять без разговоров отвергла очередное брачное предложение. Но сейчас, несмотря на явно выраженное желание не покидать нас, она оставалась нам чужой.

Назавтра Мина явилась к девяти. Она вошла слегка побледневшая. Мы обменялись краткими фразами:

— Где твоя мачеха?

— На кухне, где ж еще.

— Твой брат, надеюсь, ушел?

— Да… Когда будешь говорить с Леллой, держись как можно естественней.