Брэйн Даун - Код Онегина

— Эх, как плохо без последней страницы! — сказал Саша. — Я ведь на нее почти не взглянул… Может, там, в самом конце, была фамилия автора… Или было написано какое-нибудь предостережение типа: «Кто нашел эти листки, просьба сдать в ФСБ»… Или там в ООН переправить… Или — карта сокровищ…

— Ты же сказал, там тоже стихи были.

— Ну, вроде были… — сказал Саша. И вдруг завопил отчаянно — его осенила догадка: — Белкин!!! А что, если под всеми этими дурацкими стихами написан другой текст?! Симптоматическими чернилами! Та же карта! Или описание секретного военного изобретения! Тогда ясно, почему комитетчикам нужна эта рукопись!

Лева скептически передернул плечами. Но все же они, распоров нитки, вытащили на свет зашитую рукопись и очень аккуратно стали нагревать листочки над плитой. Ничего нового они не увидели. Если под стихами и было что-то, написанное симпатическими чернилами, — простым подручным способом установить это было нельзя.

— Все, довольно, — сказал Лева, поглядев на часы. — Прячь все бумаги. Сейчас наш хозяин придет.

Они спрятали бумаги и стали смотреть телевизор. Саша не хотел больше слышать новостей и потому не протестовал, когда Лева переключил телевизор на канал «Культура». Шла какая-то нудная передача про жизнь великих женщин: Мария Стюарт, Мария Кюри, королева Виктория… Саша не слушал, он просто глазел на экран, думая о Кате и о своих делах; он даже вздрогнул, когда Лева вновь издал свое дурацкое «Ха».

— Ха! — сказал Лева.

— Что такое?!

— Виктория стала королевой в июне тридцать седьмого года, — пояснил Лева. — А Пушкин погиб в январе. Навряд ли он мог он писать «Виктории разумное правленье»… Он, конечно, мог знать ситуацию в семье английских королей и предположить логически, что Виктория рано или поздно взойдет на престол; но она ведь могла умереть! И откуда ему было знать, что ее правление будет разумным?

Саша пожал плечами. Он не понимал, о чем тут еще говорить, какие еще нужны доказательства. И так ясно, что Пушкин не имел к рукописи никакого отношения. Это было очень печально.

Миронов приходил и с порога начинал рассказывать, как его обидели. Его беспрестанно все обижали, потому что он был простой и добрый русский мужик, а кругом засели всякие твари в юбках и подкаблучники. Очень скоро он сворачивал разговор на жену.

— Она почему на него позарилась? Потому что начальник… Зарплата большая, да еще ворует… Он в незаконной приватизации долю поимел… А я никто… Эти твари только на денежки падкие…

Саша и Лева удивлялись, почему эта самая жена сбежала только теперь. Она, наверное, была очень терпеливая женщина. Чтобы несколько лет провести в обществе такого зануды, как Миронов, терпение нужно было иметь ангельское. Но они вынуждены были поддакивать, дабы хозяин не обиделся.

Ближе к ночи Миронов делался беспокоен и все ходил кругами около своего старенького телефонного аппарата. Сашу и Леву это повергало в уныние, потому что они уже знали, чем кончится: Миронов начнет звонить главному инженеру Шванвичу и измененным голосом (через шарф) говорить тому всякие гадости о своей жене.

— Может, не надо, а? — робко говорил Лева.

— Надо, — отвечал Миронов. — Я хочу раскрыть ему глаза. Пусть знает, какую змею пригрел.

— Ну, раскроешь ты ему глаза — и что?

— Он ее прогонит.

— Прогонит — и что?

— Она ко мне на коленках приползет.

— Если она такая змея — зачем она тебе?

Этого Миронов объяснить не умел.

Сделав звонок и всласть наговорившись с автоответчиком (трубку в доме Шванвича никогда не снимали — надо думать, у него был определитель номера), Миронов расчищал на покрытом клеенкой столе небольшое чистое пространство и садился писать очередную анонимку в профком, а иногда — в ОБЭП.

«Начальник сборочного цеха незаконно предоставляет по ночам оборудование в аренду коммерческой структуре для производства контрафактной винно-водочной продукции, чем способствует геноциду русского населения, а также…»

— Зачем?! — не выдержав, опять спрашивал Лева.

— Я хочу раскрыть им глаза.

Миронов хотел, чтобы все окружающие постоянно жили с широко раскрытыми глазами и не моргали. Это было утомительно. Но он кормил и поил беглецов и не брал с них платы за постой. Привередничать было бы глупо и опасно. А ведь все эти телефонные и эпистолярные фокусы могли привести к очень нехорошим последствиям.

— Передай мне соль, Жорж.

— Пожалуйста, барон.