Брэйн Даун - Код Онегина

— …Что же это, а?! Ведь он у нас не просто идиот получается, а подонок, каких поискать… Из-за него умерла невинная девушка…

— «Невинная» здесь не самое подходящее слово.

— Ну, неповинная.

— Ах, брось, — сказал Большой. — Это закон жанра. Герой со своей тайной бегает повсюду, и из-за него случайные люди мрут десятками, а в последней главе он женится на героине, и они плодят деток и счастливы, и никто ничего не имеет против. Потому что автор правильно расставляет акценты: во всем виноваты преследователи. И разве это не так?

— Не знаю, — сказал Мелкий.

— Если человек поднимает рабов на восстание против тиранов — кто виноват в их гибели, тираны или он сам? Когда командир посылает бойцов в атаку — кто убивает их, неприятель или командир? А когда расстреливают человека, что прятал евреев, — евреи виноваты?

— Опять ты со своими евреями… Прогресс требует жертв…

— К сожалению, — сказал Большой, — регресс тоже требует жертв. И гомеостатическая система их требует. Любое мироустройство требует их. Но всегда можно правильно расставить акценты.

— А мы будем правильно расставлять акценты?

— Давай попытаемся не расставлять их совсем. Это никогда никому не удается, но мы все-таки попробуем.

В адресе, который указала Диана — по какой-то черной иронии это был тот же переулок, в котором ее убивали, соседний дом, — Спортсмена уже и след простыл. Только ключ под ковриком… Агенты медленно ехали вверх по Невскому и молчали; они близки были к отчаянию. Им необходимо было подкрепить свои силы — мясницкая возня с девушкой вымотала их, — и они зашли выпить шоколаду к Вольфу и Беранже.

Они стояли у стойки и маленькими глотками пили горячий шоколад, и вдруг Геккерн дотронулся до руки Дантеса. У Дантеса сердце подскочило к горлу: то было особое прикосновение, означавшее, что объект находится в зоне прямого контакта… Спортсмен сидел за столиком и ел пирожное. Вид у него был донельзя глупый — великолепное притворство! Спортсмен вышел, они последовали за ним. Они вели его. Нервы их были на пределе, но они были очень собранны. Спортсмен ничего не замечал.

20.00. Он шел домой пешком. От дома Яковлева до его дома было довольно далеко, но он любил ходить. Яковлев уговаривал остаться, но он никак не мог. Жена должна в десять уже быть дома. Накануне, поговорив с ней по телефону, он пригнал ее машину в Шереметьево и там оставил на стоянке. Это был ее всегдашний каприз. Она не позволяла встречать ее в аэропорту после одного давнишнего случая: он поехал за нею, но по дороге встретил приятеля, капельку выпил, заболтался, и она, с детьми и пятью чемоданами, разъяренная, была вынуждена брать такси. Он так и не сумел вымолить прощенья. Он подозревал, что причина ее нежелания совсем не в этом. Она летит не одна, а с кем-то, и с этим кем-то будет в аэропорту прощаться. Но нарушить ее приказа он не мог. Нынешнее благополучие меж ними было такое ненадежное, хрупкое.

Он поднял воротник. Было холодно, ветер мел сырую снежную крупку.

Где взять денег?

Что он не подписал того письма — ерунда. И тысяча подписей ничего б не изменила. Кассационный процесс был в самом разгаре. Но неужели Горчаков прав, и поэма…

Ну и что теперь?

Со старшим сыном надо что-то делать. Гриша совсем не такой, Гриша бойкий… *

20. 35. Переулком, чтоб короче. И — навстречу шли. Молодые, почти дети. С налетом чего-то классического в глазах… и особенно в челюстях.

Повернули свои аккуратно подстриженные головы, смотрели. «Вот и все».

Но они его даже не ударили. Они только…

— Покажите мне… Покажите мне вот эту трость.

Приказчик был молодой, с фатовскими усиками.

С утра ему не сиделось дома. Ему теперь почти никогда дома не сиделось.

Почему-то он был уверен, что у Никольса и Плинке его встретит — черный. Он сказал бы черному, что хочет знать. Тогда, шесть лет назад, он об этом знать не хотел. Он не хотел видеть, как и когда умрет, и не видел. Но теперь хотел. Он ослаб страшно.