Кит Рид - Я стройнее тебя!

— Тебе пришлось нелегко.

Она была со мной откровенна:

— Да и тебе тоже.

На цыпочках прошли мы туда, где было помягче, и встали, трепеща, прислушиваясь, не идут ли недруги. Возбужденные и взволнованные, мы до безумия желали довести начатое до конца.

Меня будоражил ее приглушенный голос.

— Все нормально?

— Да, — наконец сказал я, и мы, скрытые от взоров шкурами, вместе упали на одеяла.

Моя милая показала мне все, что у нее было.

Задыхаясь и трепеща, мы приступили.

Прости меня, Господи, она принесла целый шварцвальдский торт, со сливками и вишней.

Ехать по Индепенденс-Пасс было еще труднее, чем показалось, когда «сатурн» Дэйва с пыхтением преодолел первый участок подъема. Они направляются к самой высокой точке на выгнутом дугой хребте Скалистых гор. В Ледвилле Бетц уже было трудно дышать. Как же она выдержит на высоте двенадцать тысяч футов? В жизни Бетц бесстрашна, но высоты очень боится с самого детства. Вцепившись в сиденье, пока машина преодолевает все более крутые подъемы, Бетц закрывает глаза и жалеет, что не знает ни одной молитвы, но ведь о подобных вещах все позабыли еще до ее рождения. ««И дай мне, Господи, эту ночь провести в мирном сне» [35] Строчка из детской молитвы, произносящейся перед сном, которую Бетц могла слышать в песне Арта Гарфанкла «Отче Наш». , — думает она. — Я, кажется, читала это в какой-то книге?» И что же ей теперь нужно говорить, каким заговором или заклинанием заставить себя поверить, что кто-то там, наверху, заботится о ней? Может, произнести слово «ринопластика», или «коррекция формы молочной железы», или «безупречная шевелюра»? Ей здесь до смерти страшно, она так хочет найти нужные слова, сердце ее стучит часто-часто, но единственное, что приходит в голову, — запатентованная мантра от Преподобного Эрла, которую постоянно бормочет мама, думая, что никто не слышит. Бетц держится из последних сил, она слышит, как из ее груди вырывается «стройнее тебя», но слова звучат так фальшиво, что мальчики не могут их разобрать.

Молиться, чтобы стать стройнее.

Это наводит ее на здравые размышления: мама такая умная, но хотя она столько молилась, ей не удалось сбросить ни унции, так что же, она плохо молилась или обращалась не к тому, к кому следовало? Мама, понимает она вдруг, прожила долгую и печальную жизнь, стараясь стать красивой, но всякому с первого взгляда понятно, что ей это не удалось. Она не кажется красивой даже на тех фотографиях, где она намного стройнее и лет ей чуть больше, чем Бетц. А на что теперь надеяться маме, когда жизнь ее прошла, ведь ей уже за сорок, то есть ее можно официально считать старой? Так что же с тобой, мама, неужели мало быть просто умной, ведь это твоя самая сильная сторона? Почему ты заставляешь себя втягивать живот каждый раз при моем появлении, вскидываешь голову, как десятиклассница, и улыбаешься искусственной улыбкой, потому что кто-то тебе сказал, что это помогает скрыть морщины на лице? Интересные мысли начинают лезть в голову, когда едешь по крутому склону горы, а по краям узкой дороги нет никаких защитных ограждений, и смерть так и ждет, когда же ты полетишь с обрыва. «Сколько времени я потратила на уход за кожей? — думает она. — За кожей, черт возьми, и за волосами, а Энни, — от этой мысли ее охватывает зависть, ведь хотя Бетц и стройная, у Энни так великолепно выступают кости таза, что как бы ни морила себя голодом Бетц, ей и за миллион лет не добиться такой ленивой, легкой походки, как у Энни, — посмотрите, что она с собой сделала, решив, что то, как ты выглядишь, начиная с сегодняшнего дня и до конца всей этой игры, имеет важное значение.

Слышно, как надрывается двигатель «сатурна», но Бетц приходит в себя только после того, как до нее доносится голос Дэйва:

— Проклятье!

Боже, Боже мой. Как только она решает, что машина перевернется, если подъем станет еще круче, «сатурн» так резко задирает нос, что гравитационная сила вдавливает их в сиденья, как космонавтов при взлете. «О Господи», — думает она, но на самом деле это не молитва. Просто именно эти слова приходят в голову, когда тебе очень страшно.

Дэнни тоже не молится по-настоящему, но кричит:

— Дава-а-а-ай, «сатурн».

— Заткнись, — Дэйв сжал зубы плотнее медвежьего капкана. На подъеме он так напрягается, как будто толкает свой «сатурн» к вершине одной только силой воли.

Когда машина преодолевает последний участок подъема, Бетц плачет от облегчения.