Кит Рид - Я стройнее тебя!

Нас построили в столовке, и мы почти не дышим. Когда он заходит, по рядам пробегает волна.

Взгляните, как он осматривает нашу шеренгу, посмотрите на его подтянутое загорелое тело, на струящуюся шелковую рубашку и белые теннисные шорты. Преподобный Эрл проповедует совершенство, и сам он совершенен. Как высокомерен его пристальный взгляд, когда он оценивает нас; глаза у него ледяные, волнами струятся золотистые волосы. Он разглядывает нас, отмечая наши успехи. Он что-то шепчет сопровождающей ангелице безупречного вида, одетой в бикини и футболку-сеточку, и она что-то пишет в блокнот.

«Меня, — думаю я. — Мне этого всего больше не вынести. Выберите меня».

Он проходит вдоль неровной линии, в которую мы выстроились; плечи мы, конечно, расправили, но животы у большинства все еще выпирают, пусть мы и сбросили столько веса. А вот у немногих счастливчиков типа Найджела животы стали почти плоскими. Он осматривает нас, и его глаза холодны. Преподобный, я только за эту неделю сбросил двенадцать фунтов. Мне до смерти нужен хоть какой-то знак, подтверждающий, что я молодец, улыбнитесь же мне хоть чуточку, посмотрите в глаза, я же стараюсь, и я похудел, а ведь вы так много мне пообещали! Но когда я поднимаю руку, он поджимает губы и смотрит в другую сторону.

— Преподобный Эрл.

— Молодцы, ребята. Есть вопросы?

— Преподобный Эрл, у меня вопрос.

По его лицу видно, что он уже не с нами. Он думает о другом. А я сбросил двенадцать фунтов, и он не сказал ни слова! Я стою здесь и умираю, а Преподобный Эрл произносит далеким голосом:

— Ну, если это все…

Как же так, ведь я стараюсь изо всех сил!

— Преподобный…

— Достаточно. — Он оборачивается. Его ледяные глаза загораются, когда он задерживает взгляд на стоящем рядом со мной человеке. — А, Найджел. Найджел Питерс.

— Простите, Преподобный, я…

— Пройди со мной, Найджел. Мне надо с тобой поговорить.

Глаза у Найджела ликующе засверкали. Ненавижу его. Надо все же попробовать.

— Я просто хотел спросить, не заметили ли вы какого-либо…

— Ступай. — Преподобный резко отворачивается, желая избавиться от меня. — Как там тебя зовут.

Это уже лучше.

— Дэвлин.

Он резко и раздраженно отвечает, развернувшись на каблуках (за ним следует Найджел):

— Ты можешь идти, Дэвлин. Встретимся в Послежирии.

Сколько заплатил я за этот состав, и ведь я выполнял все, что он говорил, но меня все-таки обошли вниманием, тогда как ничтожный Найджел бросает на меня, уходя, торжествующий взгляд. Ну и что ты намерен делать, Найджел? Когда вы вкладываете в какое-нибудь дело все, что у вас есть, и ожидаете результатов, а после этого… И вот теперь я в пустыне, брюшко подтянулось, а кожа свисает, как комбинезон слишком большого размера — черт возьми, я же худею! — тогда как там, в клубе, Преподобный Эрл и его избранные… Ну да хватит об этом. В довершение всего, здесь нет женщин. Нет, на самом деле. Женщины есть, но нас от них отделяет полмили пустыни. Некому скрасить мрачные стороны этого места, никто не прикоснется к тебе ласково, не погладит рукой по лицу, будто проводя надушенным шарфом. Здесь только голод, дисциплина и обещания Преподобного Эрла, ради которых мы продали все свое имущество, — обещания роскошной жизни в Послежирии.

А думаю я только о еде.

Вам случалось когда-нибудь получить то самое, чего хотелось, и обнаружить, что это совсем не то, чего вы желали?

Запись в дневнике. Сильфания

Сегодня день посетителей. Не спрашивайте, почему я надеялся, что придет Нина. Скучаю ли я без Нины, или мне просто не хватает… Мать принесла шоколадные кексы с орехами. Я не мог на них смотреть. И не смотреть тоже не мог.

Я возмутился:

— Мама, что ты пытаешься со мной сделать?

— Ешь, — сказала она. — Я всю ночь их пекла.

— Мне нельзя. — Мама, как ты могла, как раз тогда, когда я добился таких успехов? Я повел себя отважно. Отодвинул их от себя.

Она подтолкнула коробку обратно.

— Сегодня почти что твой день рождения. Угощайся.

— Мне нельзя.

— Ты же такой молодец, — мать, как Сатана, впрочем, нет, это была Ева, настаивает, — от одного маленького кусочка ничего плохого не случится.

Ну вот мы и влипли. Вот что преследует любого обжору неотступно, как ракета с тепловой системой самонаведения. Это вам не простая программа детоксикации. Когда речь идет о еде, завязать раз и навсегда не получается. Тех, чьим наркотиком стала еда, соблазны преследуют каждый день.

Обо всем этом я и думал, созерцая коробку с кексами. Знаю, что сказал бы Преподобный Эрл, он бы повторил слова какого-то глупого ученого о деньгах, но переделал бы их по-своему. По четвергам с утра он выступает перед нами с воодушевляющей лекцией. Каждый четверг — лечение посредством выработки условно-рефлекторной реакции отвращения, что-то типа того. «Еда — это дерьмо».