Александр Беатов - Время дня - ночь

Дворик молча шагал рядом, но вдруг остановился, чтобы закурить. Саша замолчал, взял у него сигарету. Оба прикурили от одной спички.

— Вот что, старик, — начал Володя, зашагав дальше. — Во-первых, я на самом деле знаю многое. И даже больше, чем ты. Ты думаешь, я не знаю, что ты был в Ордене? Думаешь, не знаю ничего про сам Орден? Хотя мы общались с Санитаром в разных группах, тем не менее, не все такие, как ты, скрытные. Люди есть люди. И не все умеют держать язык за зубами… Санитар, конечно, со своим Орденом по лезвию ножа пошёл… И я тебя понимаю. Может быть, ты и вовремя "сделал ноги"… Но с другой стороны, будь почеловечнее… Ведь он тебе ничего плохого не сделал. Кто ты был? ПТУ-шник, который бил трубки и ломал водопроводные краны на Заводе… Или — попросту — психически больной — после дурдома…

— Нет! Я никогда не был больным! — прервал его Сашка. Это у него я стал больным! Потому что ему-то как раз такие и нужны. Кто из вас здоровый — первый брось камень!

— Хорошо, — продолжал дворник. — Пусть я буду тоже больной, хотя в психушке никогда не лежал…

— Ещё всё впереди! Ляжешь!

— Хорошо! Лягу… Я вот что хочу тебе сказать, старик… — Дворник помолчал немного, удостоверяясь, что Сашка больше не спорит. — Я хочу тебе кое-что сказать про Ольгу… Ведь, наверное, ты не знаешь, что у неё — роман…

— Как не знаю? — Знаю! Только там всё заглохло, с американцем-то…

— Нет… — отвечал дворник. — Не заглохло… И совсем не с американцем… Ты знаешь, что у неё будет ребёнок?

— Как ребёнок? — Саша остановился. — У неё?!.. У Оли?!.. От кого?.. Чей?..

— "Чей?" — передразнил дворник, помедлил немного и добавил: — Вовин!

Саша долго молчал, переваривая услышанное. Наконец переспросил:

— Вовин?! Хиппи?! Как?! Не может быть!..

Саша затянулся, обжёг пальцы сгоревшей сигаретой, уронил её; но его товарищ тут же участливо подбросил свою пачку с новой, выскочившей в прорезь сигаретой, и Саша вытянул её и закурил опять.

— Вот почему она всё время сливки пила… — тихо проговорил он. — Как же я, дурак, сразу не понял этого! Почему мне никто не сказал обо всём прямо?!

— Это было так очевидно… Я думал, что ты знаешь… или догадываешься…

— Ведь, Вова был только её наставник, так же, как я — для Люды… Так же, как Санитар для тебя и меня… Как же он мог? Как же они оба могли войти в Орден после этого?

— Наверное в Ордене особенно приятно грешить — попробовал пошутить Володя.

— Откуда ты-то всё это знаешь? Ведь ты же и про Орден не должен ничего знать…

— Я-то? — Дворник замялся, бросил свою сигарету и также закурил новую. — Мне Вова во всём открылся самому первому. Он уже был в Ордене, а она ещё нет. Её потом приняли, чтобы обоих усмирить. Но куда там! А тут ты ещё начал карты путать, отбивать от Вовы. Тогда и тебя приняли в Орден…

— Как же она своего американца разменяла?

— А так же. И Вову бы разменяла с тобой, если б Санитар на вокзале не перехватил.

— Неправда! Она не такая! — У Сашки слёзы навернулись на глаза.

— Э-э… старик! Ты не знаешь баб! Разве ты не читал "Крейцерову сонату" Льва Толстого?

— Нет, не читал. А про что там?

Но дворник не ответил а ускорил шаги…

…Поезд стучит колёсами, приближаясь к Москве. Саша стоит в тамбуре, курит…

В тот день они пришли в пивную, долго и много пили пиво. Потом взяли вино, и Сашка напился, как никогда. А через пару дней, после встречи с Никаноровым, которому поведал о том, что стало ему известно, памятуя его слова: "Клин клином вышибают", — он выпросил у матери денег и поехал в Каунас…

Пани Ванда жила теперь одна. Её квартирант Анатолий уехал поступать в Рижскую Семинарию. Конечно, Саша не стал посвящать хозяйку дома во все свои перипетии. Узнав телефон Ольги, девушки, с которой он познакомился, когда был тут вместе с Людочкой, он позвонил ей и вечером встретился в музее Чюрлёниса.

Прошло всего несколько месяцев, со времени их встречи. Но время как-то сильно переменило девушку. Они стали ходить по залам музея, как когда-то, останавливаться у картин. Но теперь она, будто бы, не видела картин. Она посматривала на Сашу, нервничала, часто не находила нужных слов, глупо улыбалась. Когда они вышли на улицу, Ольга положила ему на плечо правую руку.

— Всё так нелепо… Ты — очень хороший! — сказала вдруг она. — Но я — нет… Ты, пожалуйста, меня прости… И… постарайся понять…

Она всё продолжала улыбаться. А Саша никак не мог переключиться после музея. Что-то новое в её лице раздражало его. И вот, вдруг только сейчас он понял, что это был прыщик на её левой щеке.