Александр Беатов - Время дня - ночь

Дворнику захотелось записать пришедший в голову сюжет для целого, как он подумал, романа. Но бумаги с собою не оказалось.

На какой-то станции, в переходе, он увидел пьяного, раскачивавшегося в такт своему внутреннему ритму из стороны в сторону и, по-видимому, не знавшего, куда держать путь. Володя начал рассказывать ему об единой над всем городом крыше. Пьяный всё время его перебивал, восклицая: "Куда же мне теперь идти?!" Володя плохо понимал его состояние (да и своё тоже) и говорил многозначительно о том, что нельзя смотреть на солнце, иначе можно ослепнуть…

В конце концов, он попросил у него бумаги, на что пьяный сказал, что здесь нет туалета. Дворник стал объяснять, что бумага ему нужна для записи сюжета о крышах. И тогда его собеседник вдруг резко закричал:

— Самому нужна бумага! Глаз нечем протереть! Режет невмоготу!

С этими словами он приподнял левое веко, схватил тремя пальцами свой глаз, вытащил его из глазницы, укусил зубами и засмеялся.

Дворнику стало не по себе, его чуть не стошнило. Переборов себя, он поспешил прочь от урода, продолжавшего смеяться ему вслед.

Шёл дождь, и по улицам торопились люди, с раскрытыми зонтами. Звенели трамваи и рычали автомашины.

Знакомый охранник пропустил Круглова сходить в магазин. Радостный, он шёл по обочине дороги, хлюпая сапогами по бежавшему навстречу ручью.

Дорога была неширокая, и машинам приходилось объезжать Николая. И он испытывал почти счастье оттого, что и он, как машина, перемещается по дороге.

Он чувствовал это сапогами, рассекавшими ручей, телогрейкой, напоминавшей ему корпус автомобиля, в котором он, будто бы, удобно сидит, уткнувшись воображаемыми пальцами ног в свой желудок, и смотрит через глаза на мокрый асфальт.

Он чувствовал это спиной и затылком, слыша шум нагонявших его машин, даже не сигналивших, а объезжавших его с уважением, которого достойна всякая движущаяся тварь, попавшая на дорогу.

Он испытывал мир и покой, ощущая себя животом где-то далеко, внутри…

Как будто не было больше времени, а вместе с весенними ручьями и солнцем наступила вечность; и будто Николай шёл после беседы с Самим Богом в гости к Его Ангелам в Рай…

Справа, по тротуару, спешили обыкновенные пешеходы, а он, сопровождаемый низким гулом грузовиков, всего лишь пользовался своим телом, подобно тому как другие пользовались своими автомобилями.

И он радовался, что ощущает себя так необычно. И ему было жаль несчастных пешеходов, не знавших так, как знал он, что каждый из них — владелец своего собственного тела…

Николай приблизился к перекрёстку. На светофоре погас зелёный свет и зажёгся жёлтый. Его обогнал грузовик. Не долго думая, и дядя Коля прибавил скорости — и быстро побежал через перекрёсток. Сзади заскрипели тормоза какого-то осторожного водителя, не решившегося проскочить на жёлтый.

На другой стороне перекрёстка стоял милиционер. Николай заметил его, лишь когда оказался лицом к лицу. Их глаза встретились, но дядя Коля до сих пор ещё не осознавал, что случилось: счастье чувствовать себя не-человеком противилось грубой действительности.

— Тебе что, жить надоело?! — поинтересовался милиционер и ткнул палочкой Николая в капот.

— Я — в магазин! — объяснил дядя Коля в два выдоха.

— Я тебе покажу магазин! — не понял его милиционер. — Плати штраф!

— Не надо! Я ведь только того…

Николай замялся, взглянул на Вишневского (а это был он), уловил что-то в его взгляде, добавил:

— Давай мы лучше с тобой… этого…

Его рука слегка коснулась щеки, почесала её, перешла к подбородку и почесала подбородок.

Николай добродушно смотрел в лицо милиционеру и, ожидая ответа, уже знал о положительном его результате.

И Вишневскому вдруг показалось лицо Николая знакомым.

Где я мог его видеть? — подумал Алексей Николаевич. — Никак не припомню… Бывает же такое…

— Где-то я тебя видел уже… — сказал он.

— И я, вроде, тоже… — ответил Николай, пытаясь отделить лицо милиционера от его фуражки и плащ-палатки, и посмотрел куда-то в сторону, на тротуар.

Мимо промчалось такси, и проехал автобус.

— Кажись, я тебя видел в метро! — предположил Вишневский.

— Не-ет… Я в метро не езжу…

Лицо Николая было так же притягательно незнакомо, как иногда бывает знакомое лицо не особенно притягательно. И, скорее всего из-за этого его качества милиционер оказался в сфере влияния дяди Колиной личности.

— А ты, значит, того… — Николай показал Вишневскому на его одежду.